Пережить. Наука и искусство долголетия - Peter Attia

дисфункции, будет подавляющей. Чтобы достичь долголетия - жить дольше и лучше - мы должны понять эти причины медленной смерти и противостоять им.

Долголетие состоит из двух компонентов. Первая - это то, как долго вы живете, ваша хронологическая продолжительность жизни, но вторая и не менее важная часть - это то, насколько хорошо вы живете, каково качество ваших лет. Это называется healthspan, и это то, о чем забыл спросить Тифон. Обычно под продолжительностью жизни понимают период, когда мы свободны от инвалидности или болезней, но я считаю это слишком упрощенным. Я так же свободен от "инвалидности и болезней", как когда был двадцатипятилетним студентом-медиком, но мой двадцатилетний "я" мог бы бегать кругами вокруг пятидесятилетнего меня, как физически, так и умственно. Это просто факт. Таким образом, вторая часть нашего плана долголетия заключается в поддержании и улучшении физического и психического состояния.

Главный вопрос: "Куда я иду дальше? Какова моя будущая траектория? Уже сейчас, в среднем возрасте, предупреждающие знаки налицо. Я был на похоронах друзей из старшей школы, что свидетельствует о резком повышении риска смертности, который начинается в среднем возрасте. В то же время многие из нас в возрасте тридцати, сорока и пятидесяти лет наблюдают, как наши родители уходят из жизни из-за физической немощи, слабоумия или продолжительных болезней. Это всегда печально видеть, и это подтверждает один из моих основных принципов, который заключается в том, что единственный способ создать для себя лучшее будущее и направить себя по лучшей траектории - это начать думать об этом и принимать меры уже сейчас.

 

-

Одним из главных препятствий на пути к долголетию является тот факт, что навыки, приобретенные мной и моими коллегами во время обучения медицине, оказались гораздо более эффективными в борьбе с быстрой смертью, чем с медленной. Мы научились вправлять сломанные кости, уничтожать инфекции с помощью мощных антибиотиков, поддерживать и даже заменять поврежденные органы, а также декомпрессировать серьезные травмы позвоночника или мозга. Мы обладали удивительной способностью спасать жизни и восстанавливать полноценную работу сломанных тел, даже оживляя пациентов, которые были почти мертвы. Но мы были гораздо менее успешны в оказании помощи пациентам с хроническими заболеваниями, такими как рак, сердечно-сосудистые или неврологические заболевания, в предотвращении медленной смерти. Мы могли облегчить их симптомы и часто немного отсрочить конец, но не похоже, что мы могли бы перевести часы так, как в случае с острыми проблемами. Мы стали лучше ловить яйца, но у нас почти не было возможности предотвратить их падение со здания.

Проблема заключалась в том, что мы подходили к обеим группам пациентов - жертвам травм и страдающим от хронических заболеваний - с одним и тем же основным сценарием. Наша задача состояла в том, чтобы не дать пациенту умереть, несмотря ни на что. Мне особенно запомнился один случай - четырнадцатилетний мальчик, которого привезли к нам в отделение скорой помощи однажды ночью, едва живого. Он был пассажиром в автомобиле Honda, в который врезался водитель, проехавший на красный свет на убийственной скорости. Его жизненные показатели были слабыми, а зрачки - неподвижными и расширенными, что свидетельствовало о тяжелой травме головы. Он был близок к смерти. Как руководитель травматологии, я немедленно запустил код, чтобы попытаться оживить его, но, как и в случае с женщиной в Стэнфордской больнице скорой помощи, ничего не получилось. Мои коллеги хотели, чтобы я объявил об этом, но я упрямо отказывался объявлять его мертвым. Вместо этого я продолжала кодировать его, вливая в его безжизненное тело пакет за пакетом кровь и эпинефрин, потому что не могла смириться с тем, что жизнь невинного мальчика может закончиться вот так. После этого я рыдала на лестничной клетке, жалея, что не смогла его спасти. Но к тому времени, как он добрался до меня, его судьба была предрешена.

Эта этика укореняется в каждом, кто приходит в медицину: никто не умрет в мою смену. Мы точно так же подходили к нашим онкологическим пациентам. Но очень часто становилось ясно, что мы приходим слишком поздно, когда болезнь уже прогрессировала настолько, что смерть была практически неизбежна. Тем не менее, как и в случае с мальчиком, попавшим в автокатастрофу, мы делали все возможное, чтобы продлить им жизнь, применяя токсичные и зачастую болезненные методы лечения до самого конца, покупая в лучшем случае еще несколько недель или месяцев жизни.

Проблема не в том, что мы не пытаемся. Современная медицина направила невероятное количество усилий и ресурсов на борьбу с каждым из этих заболеваний. Но наши успехи были не столь впечатляющими, за исключением, пожалуй, сердечно-сосудистых заболеваний, где мы сократили смертность на две трети в промышленно развитом мире примерно за шестьдесят лет (хотя еще многое предстоит сделать, как мы увидим). С другой стороны, показатели смертности от рака практически не изменились за более чем пятьдесят лет, прошедших с момента объявления войны с раком, несмотря на сотни миллиардов долларов государственных и частных расходов на исследования. Диабет второго типа остается бушующим кризисом общественного здравоохранения, не подающим признаков ослабления, а болезнь Альцгеймера и связанные с ней нейродегенеративные заболевания преследуют наше растущее пожилое население, причем эффективных методов лечения практически не предвидится.

Но в каждом случае мы вмешиваемся не вовремя, уже после того, как болезнь овладела организмом, и часто тогда, когда уже слишком поздно - яйца уже падают. Меня каждый раз мутило, когда мне приходилось говорить больной раком, что ей осталось жить шесть месяцев, зная, что болезнь, скорее всего, поселилась в ее теле за несколько лет до того, как ее можно было обнаружить . Мы потеряли много времени". Хотя распространенность каждой из болезней "Всадников" резко возрастает с возрастом, обычно они начинаются гораздо раньше, чем мы думаем, и, как правило, им требуется очень много времени, чтобы убить вас. Даже если кто-то умирает "внезапно" от сердечного приступа, болезнь, скорее всего, прогрессировала в его коронарных артериях в течение двух десятилетий. Медленная смерть движется еще медленнее, чем мы думаем.

Логичный вывод заключается в том, что мы должны вмешаться раньше, чтобы попытаться остановить Всадников на их пути - или, что еще лучше, вообще предотвратить их появление. Ни один из наших методов лечения рака легких на поздних стадиях не снизил смертность почти на столько же, насколько сократилось курение во всем мире за последние два десятилетия, в том числе благодаря повсеместным запретам на курение. Эта простая профилактическая мера (отказ от курения) спасла больше жизней, чем любое другое вмешательство на поздних стадиях, придуманное медициной.