История мангитской династии - Ахмад Дониш

Или эпизод с убийством Давлята кушбеги (по Абдал Кериму): «Когда он (Давлят кушбеги) хотел войти в аудиенц-зал. несколько палачей острыми ножами прорезали живот Давлят-бия. Известие об убийстве Давлят-бия распространилось по Бухаре. Население избавилось от его злобы и захватило его добро и ценные вещи».[28]

А. Дониш пишет об этом в следующих словах: «Они сошлись посреди комнаты, — и тут царевич распорол везиру живот его же собственным кинжалом. Тут же он велел раздать поместья и имущество везиря тем, кого тот обидел».[29]

Можно перечислить еще несколько сочинений по истории мангитов: «Тадж-ат таварих» Мухаммада Шарифа б. Мухаммад Наки;[30] «Футухат-и амир Шах Мурад дар Иран»[31] Мухаммада Садик Мунши Бухари — придворного поэта и историка времени эмира Хайдара; «Зафар-нама-йи Хисрави»[32] неизвестного автора; «Фатхнама-йи Султани» Мир Алима Бухари — бухарского чиновника и некоторые другие, которые, видимо, не оказали заметного влияния на Ахмада Дониша.

В основном почти все эти историки писали в той льстивой и угодливой форме, которая характерна для всех придворных феодальных историографов. Иногда прикрываясь вычурными выражениями, они не могут скрыть бесчеловечной жестокости правителей, их смертельной вражды между собой, кровавых подавлении ими малейших волнений. Но это делалось робко и завуалированно. Не было и речи о резкой беспощадной, открытой критике.

«Почти все указанные выше исторические сочинения вышли из придворных кругов. Они составлялись ими по прямому указу ханов или для поднесения, или в поисках ханской милости и награды. Поэтому вполне естественно, что дела и поступки тех ханов, которым посвящаются эти труды, изображаются как «подвиги»; всемерно восхваляются победы хана, его великодушие, благочестие и т. д. В центре внимания стоит война, отношение к другим ханам, эмирам и шахам, придворная жизнь. Изредка уделяется место движениям «разбойников и негодяев», как неизменно именуются восстающие против феодального гнета народные массы. От этого узкоклассового подхода к историческим событиям происходит и полное пренебрежение к описанию жизни и положению народных низов, к вопросам экономики и социального строя».[33]

На этом фоне подход А. Дониша к событиям выступает очень ярко. Харакгерно, например, описание правления эмира Данияла. Частично он повторяет то, о чем писали и другие историки: о том, что в последние годы правления эмир Даниял отошел от государственных дел и передал власть сыновьям и правителям областей и что в его правление никто не следил за исполнением законов Шариата. Но эти фактические данные Дониш сопровождает собственной беспощадной суровой оценкой. Он прямо, не прикрываясь вычурными, льстивыми выражениями, пишет о том, что сыновья эмира Данияла открыто предавались разврату. Подробно он описывает все те бесконечные налоги и поборы, которые были возложены на плечи подданных и тружеников. Об эмире Данияле он без всякого почтения пишет, что тот по старости был ни к чему не способен. О таком деятеле, как Давлят кушбеги, Мухаммад Я'куб писал как о человеке больших знаний, в руках у которого находилось управление войсками, подданными и финансовыми делами.[34] А. Дониш называет его «жестоким кровопийцей и распутником».[35] Главного Казия Низамаддина он называет «пропойцей и забулдыгой». «Но зато происходит из рода сейидов»[36], — с иронией замечает Дониш.

Автор, писавший немного позже его (Мирза Абдалазим Сами), даже в своей неофициальной версии истории мангитских эмиров Бухары не решается на такие смелые и самостоятельные суждения. Данияла Сами называет «великим эмиром» и дает ему очень лестную характеристику: «Эмир Даниял был человеком мягким, умным и терпеливым».[37] Критикует он положение дел при эмире Данияле только за то, что «большая часть предписаний истиной веры и правил были оставлены, вакфы мест поклонении и медресе уничтожались, еретики стали смело нарушать запреты, всякий же, имеющий повадку лисы, уподоблялся льву. Законные дела были заброшены, а запретные стали обычными».[38] Но он ничего не говорит о положении подданных, как это делает, А. Дониш, не говорит о тех бесконечных поборах, которые были введены в период правления этого эмира, т. е., иначе говоря, социальные и экономические проблемы он не затрагивает.

Интересно рассмотреть оценку отдельным правителям, которую мы находим в других независимых источниках, у европейских путешественников, — писавших, примерно, в одно время с Ахмадом Донишем.

Мы остановимся на высказываниях следующих авторов: Ханыкова,[39] Борнса,[40] Вамбери.[41]

О Шах-Мураде; Ханыков: «Царствование Ишан Мурад-Бия было благоразумным».[42]

Борнс: «Его скорее можно назвать муллою, нежели государем, впрочем, имя беги Джана, под коим он более известен между узбеками, рассказывающими о нем множество чудных историй, пользуется здесь знаменитостью».[43]

Вамбери: «Уже в годах юности он показывал заметное расположение к обществу религиозных фанатиков, даже переменил наружные знаки своего звания на так называемый «Хиркаи дарвишан», т. е. нищенский плащ, и по целым дням проводил в Шанкахах (монастырях) и мечетях в благочестивных размышлениях».[44] Он же приводит известное заявление Шах Мурада: «Я не решусь замарать свои руки деньгами, насильственно явившимися в дом... Он надел на себя платье кающегося грешника, повесил меч на шею и в таком виде ходил по улицам, плача и крича и прося у всех жителей прощения за бедствия, причиненные им в правление его отца».[45]

Интересно сравнение Шах Мурада с Омаром, которое делает Вамбери. «Как Омара восхваляют за то, что он до такой степени скряжничал с Бейт эль Маль (государственной кассой), что довольствовался самой простой пищей и позволял себе в год только одно новое платье, так точно и фанатичный повелитель Бухары назначил для своей персоны только одну таньгу в день...»[46]

Сопоставляя данные, приводимые этими авторамп, с той характеристикой, которая дается А. Донишем, можно сделать вывод о том, что в рассматриваемой части исторического трактата А. Дониш приводит вполне достоверный, подтверждаемый другими источниками материал. Все это заставляет отнестись с большим доверием к сообщаемым им фактам.

Во второй части «Рисола», наиболее для нас важной, А. Дониш выступает как историк-очевидец. В предыдущей части, как указывалось, он излагает общеизвестные исторические данные, часто добавляя к этому свое собственное отношение к происходящему, дает свою оценку историческим событиям и отдельным политическим деятелям и эмирам. Изложение ведется в хронологическом порядке. Вторая же часть излагается уже не так последовательно: часто нарушается хронологический порядок, повествование прерывается воспоминаниями, вставками, дополнениями, своими соображениями, предложениями реформ, мер по упорядочению общей хозяйственной и земледельческой политики государства; т. е. здесь А. Дониш выступает больше как историк, критик, активный борец. Здесь он