В котле сатаны - Сергей Иванович Зверев

– Ты что здесь делаешь? – сквозь полудрему пробормотал танкист.

Мальчишка охотно поделился:

– Я про танки хотел узнать все-все! Когда вырасту, танкистом стану, надо сейчас учиться. Поэтому сюда залез, чтобы все посмотреть поближе. Расскажете? Я все знаю модели, КВ, Т-34, БТ!

Казалось, язык у лейтенанта жил отдельно, мысли в голове выстраивались цепочками, плыли будто колонна танков по ровной дороге:

– «Бетушка», я на такой воевал, мы его «рысаком» звали. Шустрый, легкий, броня тонковата, да и калибр слабенький, приходилось совсем близко ему к немцам подкрадываться, чтобы пробить броню среднему немецкому танку. Зато гусеницы если снять, так катится быстрее любого грузовика.

– Как лошадь, – залился над ухом тонкий колокольчик.

Невесомое тельце завозилось, прижалось к боку в поисках тепла. Алексей поднял мальчишку в полусне и сунул, будто щенка, под полу ватной куртки. Тот уместился, поджав острые коленки, уткнувшись ледяными губами прямо в ухо, только теплое дыхание шевелит волосы, не давая провалиться в глубокий сон.

– А на КВ ты ездил?

– Да, этот богатырь настоящий – бронелист семьдесят пять миллиметров. В начале войны фрицы броню пробить у него не могли, считай, неуязвимый был. Хоть и медленный, пятьдесят две тонны веса, это не шутки, сноровку надо, чтобы развернуть такую махину и на позицию поставить.

– Мне дашь порулить и пушку навести?

– Для этого силы надо хорошие, у тебя теперь задача будет силу наесть, а потом уже на место мехвода можно пробовать садиться. Рычаги тугие, и взрослому трудно управляться.

Соколова вдруг словно кипятком окатило, он поднял голову, спросил у комка под отворотом куртки:

– А ты сегодня ел?

– Сахар сосал, вот дядька такой огромный, как великан, дал. Я немножко, уголок, а остальное в карман сложил, – прошептал мальчишка.

Он тоже забылся в рваной дремоте, то ли от голода, то ли от непривычного тепла под боком у танкиста. Сашка сонно сунул руку в карман проверить свое сокровище, тут же в ужасе вскочил, мгновенно проснувшись. Сахар от влаги и снега в кармане растаял, так что застыл твердой коркой на ткани. От ужаса ребенок разрыдался в голос, он принялся лихорадочно выворачивать карман, захлебываясь в крике из-за исчезнувшего сладкого куска. Остатки сна слетели с командира, как обрывки тумана от ветра, наверху уже гремели чьи-то тяжелые шаги. Грохнул люк, показалось лицо Логунова:

– Товарищ командир, что за звуки у вас? Кто пищит?

– Да вот тут забрался в танк мальчишка, плачет оттого, что сахар по карману размазал.

– Ох ты ж, и мы все раздали, даже сухарей не осталось. Там каша готова у нас, я вас будить пришел, чтобы позвать поужинать. Или даже не знаю, как назвать, за полночь так-то давно. Ну-ка, давай со мной, малец, – огромная рука широкоплечего Василия подцепила мальчишку, будто котенка, за шкирку и вытащила наружу.

В лунном свете Василий присмотрелся к найденышу: почти воздушный, будто состоящий из грязных оборванных тряпок, посредине которых огромные глаза, да маленькие ладошки. И счастливая улыбка со щербинами зубов. Мальчишка прямо в воздухе извернулся и коснулся медали на широкой груди танкиста:

– Ух ты, медаль! За боевые заслуги, это что, вам за фрицев вручили? Сколько вы танков подбили? А офицера взяли в плен? Вы прямо из пушки по ним лупили?

– Эта награда еще с Финской войны, – нахмурился Василий Иванович.

Опытный командир танкового отделения, а теперь и командир взвода принимал участие еще в Финской кампании и там получил награду. Только сейчас говорить ему о войне не хотелось, и не мальчишеская россыпь вопросов мужчину так огорчила. Он взвешивал худое тельце на широкой ладони, а волосы шевелились у него на голове от мысли, что если снять все тряпье, что намотано на ребенка, то там останется один скелетик, обтянутый кожей. В чем лишь душа держится у этого воробышка, задорного и говорливого? Мужчина осторожно прижал мальчишку к груди в страхе неаккуратным движением сломать ему что-нибудь:

– Кашу пробовал солдатскую?

– Не-а, – мальчишка крутил головой на тонкой шее, пытаясь усмотреть все сразу: и танк, и награды, и лицо усатого высокого танкиста.

– Сейчас угостишься, такая каша, ух. С консервой, на костре! – от голода старшина даже причмокнул, ели они последний раз сутки назад.

Наконец выдался перерыв, поэтому на костре в импровизированном большом котле из ведра танкисты приготовили кашу из привезенного сухого пайка: крупы да мясных консервов. Возле костра старшина осторожно спустил ребенка с рук поближе к своему котелку:

– Расступись, ребятушки, главный едок идет! – он протянул ложку мальчишке и поднял повыше к лицу котелок с ароматным варевом. – Налетай, воробей, клюй, не стесняйся!

Сашка жадно зачерпнул ложку, втянул горячую рассыпчатую крупу с мясными прожилками и вдруг, застонав, отвернулся, выпустил ложку, зажал глаза, нос, рот грязными ладошками.

– Ты чего, горячее? Так дуть надо, давай-ка подую тебе, – растерялся старшина.

Своих детей у него не было, так как уже в позднем возрасте после войны он наконец нашел свою суженую – вдовую Любу Бочкину. С ее сыном и воевал Василий теперь в одном танке. Хоть и стал ему упрямый Колька практически родным сыном, но ведь уже взрослый парень, с ним и общался он как на равных. А здесь, с маленьким ребенком, всегда уверенный и надежный Логунов растерялся, чем так напугал или обидел мальца, что тот сжался в напряженный комок. Он подул на ложку и подсунул остуженную кашу к губам мальчишки:

– Обдул я, не боись, жуй!

В ответ тот упрямо мотал головой и уворачивался от еды.

– Да ты чего, испужался? – большая ладонь легла на тонкие волосики.

Мальчик поднял на великана в черном комбинезоне огромные глаза в слезах, прошептал еле слышно:

– Нельзя больше ложки, заворот кишок случится – и помрешь. Мне Сан Саныч велел не больше ложки за раз жевать. Очень кушать хочется, – мальчишка разрыдался, так его мучил голод, но страх смерти был сильнее.

Логунов почесал в затылке и предложил:

– Вот что, ты давай еще ложку съешь, только медленно, как целую тарелку будто лопаешь. А я тебе с собой еще каши дам, будешь ее по ложке, как