У времени в плену. Колос мечты - Санда Лесня

class="p1">— Никого видеть не желаю! Стол накрыть тут!

Батиште вышел и вскоре слуги застелили стол белой скатертью и заставили его кушаньями. Воевода закатал рукава шелкового халата и оторвал ногу у запеченного молочного поросенка. С завидным аппетитом уплетал господарь и нежное мясо фаршированного ягненка и другие яства, распространявшие дурманящий и возбуждающий аппетит запах прянностей. Когда все было съедено, он набил рот миндалем в меду, сыто рыгнув, приказал принести трубку. Развалившись на мягких подушках дивана, воевода посмотрел из-под припухлых век на своего советника.

— Не ведаешь, кир Батиште, с чем пожаловал к нам гонец Измаил?

— За данью послан, твоя милость. — Батиште утер свои тонкие губы. — Гневается визирь, что харач[9] задерживаем.

— Сделай что-нибудь и отошли его.

— Как его отошлешь? Казна почти пуста, а бояре не желают платить надбавки. Ты сам обещал им не взимать лишнее. Я бы дал из своего кошелька, но, видит бог, я беден!

Господарь холодно глянул на него. Знал, что советник лжет, что скуп он, как никто на свете. Не будь он таким жадным до денег, не оставался бы в этой стране, где терпит издевательства бояр и уже стал посмешищем даже для мальчишек, которые, едва завидев его карету, пускаются вдогонку и кричат:

«Грек дурак, грек дурак,

Лижет ж... у собак!»

Известно было Александру и про те ящики, что время от времени отсылались в Царьград. Видимо, Батиште отправлял в них не паклю конопляную.

— Не желают господа бояре приказания твоей милости исполнять, — продолжал Батиште плачущим голосом. — Говорил им на последнем диване, что страна оскудела, что опустели села и сборщикам не с кого налоги взымать. Л они, христопродавцы, в голос кричат, что страну грабят. А кто их грабит?

Воевода задумчиво курил и слушал молча.

— Добром, твоя милость, ничего с этими жупынами[10] не поделаешь. Накажи тех, кто не подчиняется! Режь по живому!..

— Хотя бы сегодня не слышать про такое! — гневно проговорил воевода.

— Вах, государь! Я б промолчал, ежели бы не знал, к чему приведет неуплата дани. Когда визирь призовет тебя держать ответ, сумеешь ли оправдаться одной только боярской непокорностью? Спросит тогда визирь: «Не ты ли был господарем над этими негодяями?»

— Чего же ты хочешь? — застонал воевода. — Схватить и отрубить им головы?

— Подать должна быть отправлена, даже если дошло бы и до этого. Иначе, худо будет.

— Ну, ладно, прикажу, скажем, кое-кого из бояр схватить и наказать за неповиновение. А ежели остальные поднимут бунт?

— Они и без этого бунтовать станут. Не знаю, обратил ли ты внимание, государь, что ноне в церкви находились все те бояре, что недругами твоими являются. Даже постельничий Костин, что у тебя в опале, и другие, попрятавшиеся по своим имениям, — все там были. Стою я и рассуждаю, чего это они слетелись, будто вороны на падаль? Уж не замышляют ли сбросить твою милость с престола? И как бы не свершилось сие злодейство нынешней ночью.

Воевода вздрогнул.

— Не были они там ради пасхальной службы. Что-то затевают... И ворник Лупу... — продолжал Батиште.

— Знаю, враги они мне — и ворник, и остальные...

— Знать-то знаешь, а не мешаешь им паутину плести. Они же зря времени не теряют и всяческими ухищрениями тщатся лишить тебя господарской власти. Чует мое сердце, что все это добром не увенчается, ежели ты спешно конец бунту не положишь.

— Не желаю пролития крови!

— Твоя милость не желает, а те жупыны как раз это и сделают. И — нынешней ночью.

— Невозможно, — такой праздник, кир Батиште! Разве не христиане они? — испуганно проговорил господарь.

— Христиане-то они, христиане, а ножи за голенищем держат. Не верь этим псам. Попадись им в лапы, они тебя не пощадят. Пока еще не подняли меч, бей их, государь! Теперь самое время! Все они собрались в городе и схватить их нетрудно. Пошли стражей взять их и привести ко двору. Прикажи позвать палача, и пока в городе опомнятся, враги твои уже будут лежать во прахе. Все добро казненных в свою пользу причислишь, потому как не без господарской милости было оно накоплено. Подумай, государь! — Батиште приблизил к нему свое пергаментно-желтое лицо с сизыми пятнами на щеках. — Только одним имуществом ворника Лупу можешь с лихвой и с данью рассчитаться, и от стамбульских заимодавцев избавиться. Хорошее войско держать сможешь, чтоб оно при необходимости защитило тебя, завоюешь благосклонность самых больших стамбульских вельмож и станешь беззаботно править долгие годы. Вместо тех, кого предашь смерти, возвысь бояр из худородных, и благодарны они будут тебе за это.

Батиште скосил глаза на слугу, который где-то в углу, не спеша, собирал вещи господаря, явно прислушиваясь к тому, что говорилось в комнате.

— Иди, иди, Констанди! — сказал ему Батиште. — Не полагается, чтобы уши слуг слышали господские разговоры!

Слуга побагровел от обиды. И на этот раз старый осел не упустил случая напомнить ему, что он всего лишь слуга. Он поклонился и сделал вид, что уходит, а сам спрятался в складках тяжелых занавесей. Не терпелось ему знать, чем закончится этот разговор.

— Послушайся моего совета, государь! — горячо шептал Батиште. — Другого такого благоприятного случая может и не быть более. Ежели упустим его, не только престол твой пошатнется, но как бы жизни лишиться твоей милости не пришлось!

— Сделаем, как говоришь, только пускай минут праздники. Разве можно, чтобы в день воскресения господня пролилась христианская кровь? Меня все короли осудят, патриарх анафеме предаст!

— Об этом не печалься! Со временем все забудется. Ты лучше свою голову береги, твоя милость!

Батиште извлек из кармана свиток.

— Вот тут все записаны — те, кто к тебе с враждой. Не мешкай! Время не ждет! Надо решаться!

— О, господи! — вздохнул в изнеможении Александр.

— Зачитать запись? — не отступал советник.

Воевода прикрыл глаза.

— Ворник Лупу Коч, постельник Костин, гетман Савин, ворник Чехан...

Констанди Асени, дрожа всем телом, напрягал слух, дабы не упустить ни одного имени из