Столица для поводыря - Андрей Дай

– Я подумал, что начальник штаба жандармского корпуса, даже если не поверит в мое предупреждение о заговоре, тем не менее не преминет проверить. А самый простой способ это сделать – устроить вам, Николай Александрович, врачебный консилиум. На всякий случай я даже указал имена наиболее знающих докторов, мнения которых якобы опасаются заговорщики. Я не предполагал, что Николай Владимирович устроит настоящий кавалерийский налет на Дармштадт…

– Да уж, – непонятно чему обрадовался цесаревич. – Генерал Мезенцев достаточно решительный и отважный офицер. Надеюсь, этих качеств окажется достаточно для ограждения нас от различного рода недоброжелателей. Вы, Герман Густавович, знаете, что Мезенцев испросил у папа́ чуть ли не полмиллиона? Собирается внедрять агентов в радикальные организации и оплачивать осведомителей.

– Дай-то бог, чтобы этого оказалось достаточно.

– Что опять не так? – чуть ли не прорычал Владимир.

– Вово! – одернул князя цесаревич. – Мне холодно. – И тут же гораздо более мягким тоном обратился ко мне: – Приходите ко мне завтра часам к четырем. Будут интересные люди. Я Сашу позову…

Можно подумать, я имею возможность отказаться! На следующий день у меня были намечены две важные встречи. С генерал-майором в отставке Чайковским и с красноярским купцом Сидоровым, прикатившим в столицу следом за нами. В своем доме на Сергиевой Михаил Константинович устраивал «северные» вечера. Угощая гостей морошкой, клюквой и редкой речной рыбой, пропагандировал, таким образом, развитие северной Сибири. Жители столицы угощения принимали, но деньги в тундру вкладывать не спешили. Вот чтобы в приватной беседе попытаться обсудить причины такого пренебрежения, мы и сговорились встретиться.

Илью Петровича же Чайковского – как выяснилось, действительно отца всемирно известного в будущем композитора – я хотел пригласить к себе в Томск на должность управляющего металлургического комбината. Старшие его дети были уже достаточно взрослые, чтобы иметь возможность самим позаботиться о себе. А младшие, близнецы Анатолий и Модест, вполне могли окончить гимназию и в столице моей губернии.

И теперь мне нужно было отменить один из этих визитов. Даже если отправиться к Илье Петровичу на окраину города с самого раннего утра, что вообще-то в праздничные дни несколько неприлично, к Сидорову я уже никак не успевал.

– Vous par quelque chose êtes préoccupés, mon ami?[1]– Тончайшие струйки парфюма вперед голоса предупредили меня о приближении хозяйки Михайловского дворца, великой княгини Елены Павловны. – Nikolay est parti déjà?[2]

Кстати сказать, путешествие по германским княжествам пошло вдове на пользу. Герочка, пользуясь тем, что его никто, кроме меня, не слышит, высказался несколько более цинично и конкретно. Но что позволено ишаку, не дозволяется падишаху. Кому интересно мнение партизана моего мозга? Тем более что княгиня ничем не заслужила такого к себе отношения.

– Да, ваше высочество. Цесаревич со своим другом уехали. Мне кажется, у Николая снова боли в спине.

– Бедный-бедный юноша, – покачала головой пожилая покровительница наук и искусств. – Поверь мне, милый Герман, это совершенно мучительно – наблюдать боль наших детей. Бедная-бедная Маша… Мы ездили с ней в Хайлигенберг, ты знаешь, она провела там детство… Плакали на груди друг у друга…

– Очень жаль ее величество императрицу Марию Александровну. Но ведь теперь все непременно станет хорошо. Никса в руках отличнейших докторов, не так ли?

– Ах-ах, Герман. Материнское сердце не обманешь! Маша молит Господа каждый день о здоровье своего старшего сына… Но…

– Но?

– Господин Пирогов признался, что болезнь наследника не поддается лечению. Они со Здекауэром в силах лишь сдерживать ее течение на какое-то время. Бедную Машу это просто убивает! Мадемуазель Тютчева поделилась секретом платков императрицы…

– Что, мадам? Платки?

– Ах да! Прости-прости. Ты не знаешь… Она кашляет и прикрывает рот платочками. Нюрочка Тютчева однажды увидела на ткани кровь…

Княгиня сделала знак замолчать. Мимо, особо не торопясь, проходили какие-то господа и дамы, не преминувшие остановиться подле хозяйки и похвалить святочный прием.

– Ты ведь так и не был представлен императрице Марии Александровне, – продолжила Елена Павловна, когда навязчивые гости отправились наконец в сад. – А она ведь спрашивала о тебе. Императрица много умнее, чем может показаться. И она ничуть не поверила этому Ольденбургскому. Петр Георгиевич замечательно умеет заботиться о детях и юношах, но его вмешательство в дело было совершенно излишним. И даже поставило его в несколько двусмысленное положение. На самый главный вопрос государя кузен так и не нашелся чем ответить…

– Что же это за вопрос, ваше высочество?

– Ах, Герман, Герман. Ты так вырос, возмужал. Стал настоящим начальником там у себя в диком краю! И все же остался тем же любопытным и невоздержанным мальчишкой… Конечно же государя занимает то же самое, что и весь остальной свет, – как же стало известно о болезни цесаревича? И не смей пытаться меня обмануть! Я знаю, не все можно доверить бумаге. Но это не значит, что я должна верить всему этому туману, что ты там напустил. Ну же?

Я ждал этого вопроса каждую минуту, с тех пор как Александр Второй в присутствии трех или четырех сотен столичных чиновников, заливаясь слезами от волнения, вручил мне Владимира и объявил спасителем цесаревича. Ждал и приготовил даже несколько ответов. Так что тогда следовало лишь выбрать нужный.

– Только не нужно все валить на многострадальных духов, – поморщилась княгиня, по-своему истолковав мое замешательство. – Ты же знаешь, я не разделяю новомодное увлечение света этими спиритическими эквилибризами…

И точно. Столица по-настоящему заболела мистическими учениями. У меня на комоде валялось с полдюжины приглашений поучаствовать в сеансах вызова духов.

– Елена Павловна, – укоризненно взглянул я на княгиню. – Какие уж тут духи… Только…

– Пойдем присядем, – легким наклоном головы поприветствовав очередного гостя, потянула она меня в зеленую гостиную.

Огромная зала была заставлена кадушками с живыми растениями. Некоторые из них достигали трех или даже четырех метров в высоту. Другие, вьющиеся, оплетали специально сделанные из деревянных прутиков ширмы. Обитые зеленым атласом диванчики и кресла совершенно терялись в этом буйстве жизни.

– Ну-ну, Герман. Не сомневайся. Я смогу сохранить твой секрет, – хищно прищурившись, заявила хозяйка дворца, устроившись на кушетке среди тропической листвы.

– О, ничего секретного, ваше высочество! – Я дождался нужного жеста и сел на банкетку рядом. – Однако я бы не хотел, чтобы эти сведения становились жертвой досужих языков. Во всяком случае – не сейчас.