Столица для поводыря - Андрей Дай

– Вам, ваше превосходительство, вот в эти двери, – спас положение конвойный. – А казачок ваш покуда у нас в гостях побудет.

Высокая, в два моих роста, створка уже была услужливо распахнута. Гера выл, что нужно еще задержаться, чтобы непременно сунуть в морду кулаком этому обнаглевшему жандармскому поручику. Но я все-таки опаздывал к назначенному времени. Поэтому вошел.

Огромная, словно уходящая в небо, лестница с узкой красной ковровой дорожкой посередине. Какой-то человек в расшитой ливрее забрал у меня пальто с шапкой. Другой, точно такой же, – саквояж и тубу с картами. Третий близнец предложил проводить. Я даже ответить не успел – он уже чуть слышно шелестел впереди подбитыми войлоком тапочками. Мои шаги – блестящие английские туфли с твердыми каблуками – просто громом гремели в наполненных эхом залах. Все двери были открыты, и треск каблуков по причудливому, матовому от натирания воском паркету прыгал в очередное помещение вперед меня.

Лепнина. Золочение. Барельефы и картины. Статуи. Много, как в музее. Целые кусты цветущих роз в огромных кадках. Разлапистые тропические пальмы. Ковры и изящная мебель. Множество фарфоровых, бронзовых, серебряных, малахитовых, золоченых безделушек. Фотографии в рамках из ценных пород дерева. Тяжелые портьеры с кистями. Огромные, полные блеска, комнаты. Великолепные залы, в которых невозможно жить из-за постоянного сквозняка. И наконец, как стакан многогранная, двухэтажная, целиком обшитая деревянными панелями уютная библиотека.

Первым бросился в глаза стоящий точно в центре восьмигранника круглый стол, заставленный разнокалиберными бутылками и бокалами. Большая корзина с фруктами смотрелась в этом натюрморте явно лишней, как античная статуя в притоне. И тут я был вынужден согласиться с саркастичным Германом – зря тащил с собой бумаги. Никому-то они тут будут не интересны.

Потом только отыскал глазами цесаревича. Он, обложенный подушками, полулежал на небольшом диванчике. Рядом, в пределах досягаемости, на столике, который сто лет спустя назвали бы журнальным, среди наполовину полных фужеров с кроваво-красным вином, вазочки с конфетами, разряженного револьвера, нескольких игральных карт и фотографий, валялись официального вида бумаги.

К столику был прислонен видимый мне вполоборота парадный портрет красивой девушки с короной на голове.

Сам Никса, обычно подтянутый и по-английски элегантный, теперь был в неряшливо расстегнутом мундире, на снежно-белой рубашке краснели винные пятна. В половине пятого дня он был пьян. За спиной Никсы, наполовину скрытый спинкой дивана, притаился огромный Александр, второй сын императора.

– Ваши императорские высочества, – поклонился я чуть глубже обычного. Изо всех сил стараясь не показать своего разочарования, поспешно отвернулся, стрельнув глазами по остальным обитателям библиотеки. – Господа, здравствуйте.

– А, Герман Густавович! – Глаза Николая блестели, но речь еще не стала заторможенной. Похоже, пить они только начинали. – Садитесь где понравится. У нас ныне без чинов.

– Вот, господа! – Привалившегося спиной к подлокотнику дивана и сидящего прямо на полу ногами к камину князя Мещерского от входа было плохо видно. – Извольте видеть этого странного господина. В нем совершенно нет верноподданнического подобострастия! Он разговаривает с нашим Никсой, как… как…

– Как ты, Вово, – хихикнул цесаревич. – В точности как ты! Оттого и злишься по-детски, что считаешь себя единственным моим другом.

– Николя, – капризно обратилась к Николаю некрасивая, с лошадиным лицом и глазами навыкате девушка лет двадцати, – ты не представишь нам своего гостя?

– О, милая Мари! – на идеальном, не придраться, парижском согласился тот. – Это господин Лерхе, Герман Густавович. Губернатор из Сибири. Вы, должно быть, уже слышали о нем… Вы берите там, – Николай махнул рукой на круглый стол, – бокал. Налейте себе. Станете чокаться со всеми, а я стану вас пугать их титулованием. Начнем, пожалуй, по кругу…

Оставалось подчиниться. Последствия отказа не поддавались прогнозам.

– Князя Мещерского вы уже знаете, но однако же выпейте вместе и помиритесь, – чуть ли не приказал наследник. – А эта чаровница – княжна Мария Мещерская. – Комплимент шел этой чучундре как корове седло, но, похоже, никого, кроме меня, это не смутило. – Вово, Мари все-таки родственница тебе или нет?

– Это зависит от Саши, государь, – притворяясь более пьяным, чем был на самом деле, выдал князь. – Коли он добьется своего, так родственница. А ежели нет, то и нет.

Младший брат Никсы покраснел, чуть ли не жалобно взглянул на Мари, но промолчал.

– Отчего же нет? – продолжал веселиться Никса.

– Чтобы не лишать себя возможности приударить за признанной красавицей, конечно. – Князь отсалютовал бокалом с вином явно наслаждавшейся комплиментами княжне.

Похоже, я один считаю, что обсуждение кого-то в его присутствии – признак неуважения?

– Вот тот господин, ковыряющий ногу малахитовой вазы… – Узколицый, с огромным выпуклым лбом, усатый молодой человек действительно был занят изучением каких-то вкраплений в отполированном камне. – Это Коля… Николай Максимилианович, четвертый герцог Лейхтенбергский.

– Наш Коля по-русски ни бельмеса, – прокомментировал Вово. – Немец, одно слово!

– Willkommen[5], – поздоровался я, протягивая бокал.

– Wieder trinken?[6]– простонал он, но на приветствие ответил.

– А эта очаровательная скромница – Сашенька Жуковская.

Ничего скромного я разглядеть не смог. Сашенька – кстати, потрясающей миловидности девушка – развалилась на другом диванчике, забросив ноги на подлокотник. Бокал в ее руках был пуст.

– Налейте мне, Герман, – велела она. – Мы с Воронцовым пили на брудершафт, и все кончилось.

– Воронцов – это вот этот бравый гвардейский кавалерист и ротмистр, – тут же пояснил цесаревич. – И ему вина больше не давать. Он становится скучным и принимается грустить. Выпейте теперь с Володей. Это князь Барятинский, мой адъютант. Ему пьяным быть хорошо. Я его никуда не отправляю пьяным. Он пьяный – такой простой…

Барятинский мне понравился. Глаза умные. На мундире – орден Святого Владимира четвертой степени с мечами и бантом. Такие придворным подлизам не дают.

– А там мой Саша, – махнул себе за спину хозяин дворца. – Любимый брат. Говорите с ним по-русски. Он страшно смущается, когда приходится говорить как-то иначе.

Я обошел диван, перешагнув ноги Вово, и поприветствовал большого и грузного второго царского сына.

– Это ведь вы спасли моего брата? – порозовев, обратился ко мне великий князь. – Спасибо!

– Я не мог поступить иначе, ваше высочество, – вежливо ответил я. – У России должна оставаться надежда.