Смертник - Владимир Махов

Вот так. Теперь Красавчик там, в мышеловке, ждет от нее помощи, и каждая минута приближает его к смерти. А она сидит в баре, помахивая белым платочком вслед уходящему поезду, – уместное сравнение. Время идет, и никакого толку.

– Хороша Лялька. – Глухарь наконец развернулся в ее сторону и потянулся за бутылкой водки. – Вы ведь подружки. Как она вообще? Я имею в виду в жизни? Такая же… горячая?

Да, девушки были знакомы. Их свел Красавчик год назад, чтобы помочь Нике прийти в себя после того случая. Вот уж поистине, кого не любят мужики, того обожают женщины. Лялька хорошо к нему относилась, однако предпочитала держаться подальше. Вполне возможно, что-то у них и было, но Ника предпочитала не знать ответа на этот вопрос.

Да и в обычной жизни Лялька была такой же – брутальной и независимой. Но Ника не хотела говорить об этом Глухарю.

– Сколько он сможет продержаться в мышеловке? – спросила она, оставив его вопрос без ответа.

– Смотря какая мышеловка, – без зазрения совести пояснил Глухарь. – День. Два. Максимум пять. Кто это выяснял?

– Глухарь! – Она вскинула на него больные глаза. – Забудь про все. Что было, что будет. Помоги ему. Ты ведь человек. Тебе зачтется. – И добавила обреченно, ловя взгляд, ускользающий, как рыба в проруби: – В конце концов, меня проводи! Я пойду с тобой!

Минуту, если не больше, он таращился на нее, потом вдруг запрокинул голову, обнажив свободную от волос шею, и захохотал. Кадык заходил ходуном, в горле что-то булькало.

Ника машинально прижала к боку пригревшуюся кобуру. Неожиданно сильно, до дрожи, ей захотелось выхватить ПМ и разрядить весь магазин, все восемь патронов прямо в горло, колышущееся от смеха.

Будто вняв ее чувствам, Глухарь успокоился. Вытирая слезы, выступившие на глазах, он хмыкал, вспоминая причину веселья.

– Баба в Зоне, – давясь от смеха, все повторял Глухарь. – Додуматься надо. Вряд ли во всей Зоне сыщется хоть одна. Я, конечно, не имею в виду мертвяков, оставшихся там от прежней жизни. Повести бабу в Зону… на подобное даже такой говнюк, как Грек, и то не пойдет.

– Глухарь!.. – Ника и не заметила, как у стола возникли двое сталкеров, изрядно поднабравшихся и, по всей видимости, разгоряченных стриптизом.

– Слышь, Глухарь! – Тот, что был покрепче и потрезвее, не отрывал от Ники прямого взгляда. – Твоя девушка, да?

– Не-а. – Глухарь пожал плечами. – Не моя. Ничья теперь. Бери, если хочешь.

– И возьму. – Тот, что был пониже и пьянее, сделал шаг и положил тяжелую руку Нике на плечо. – Пошли что ли? Имей совесть, девушка. Мы тут люди, между прочим.

– Убери руку, – медленно процедила она.

– Не слышу? – Сталкер наклонился к ней.

Рука, по-хозяйски лежащая на плече, давила. Но более всего пугала духота, стянувшая горло удавкой.

Той самой.

Ника не стала повторять дважды. Тяжело, вложив в удар всю силу, снизу вверх, как весь год отрабатывала на оранжевом боксерском мешке, что свисал с потолка в одинокой, оставленной без присмотра квартире, Ника ударила парня в лицо. Заныли костяшки пальцев, но скорее привычно. Да, как в самом начале тренировки, лишь разгоняя по жилам адреналин, необходимый для силы удара. В ушах, как оценка три с минусом, прозвучал голос Красавчика: «Завалила руку, завалила».

Парень всплеснул руками и непременно опрокинулся бы на спину, если бы его не подхватил друг. Тот соображал быстрее. Он усадил пострадавшего товарища на стул и медленно выпрямился. В светлых глазах застыло удивление.

– Могла бы просто объяснить, что не в настроении. – Он развел руками. – Зачем же сразу драться?

Ника не отвечала. Она осторожно, боясь повернуться к сталкерам спиной, отступала к двери.

В зале царил привычный шум. Никто не обращал внимания на возникшую ссору. Таких разборок за вечер бывает столько, что и не сосчитать! Возможно, ей так и дали бы уйти. Но тут окончательно взял себя в руки пострадавший тип. Взревев, как раненый зверь, он вскочил на ноги. Отлетел к стене стул, потревоженный резким движением. Невзирая на предупреждающий жест товарища и соответствующие слова, по силе воздействия способные остановить собаку в прыжке, – мол, брось, да ну ее! – парень выхватил из чехла, висевшего на поясе, нож, блеснувший в свете коротким изогнутым лезвием.

Сталкер, так стремящийся расставить все точки над «и», сжимая в руке нож, успел сделать два шага. Ему в лицо, как та пресловутая точка, уставилось черное дуло пистолета Макарова, наконец-то дождавшегося своего часа.

Ника сделала шаг назад, не забыв предварительно оглянуться. Никто теперь не достанет ее со спины. Она не сводила взгляда с лица сталкера, поморщившегося в жестком прищуре. Из его разбитого носа капала кровь, некоторое время держалась на кончике и срывалась вниз. Он шмыгнул, пытаясь остановить кровотечение, но добился лишь совершенно обратного результата.

Ника опять шагнула назад. Она видела, как непроизвольно дернулась у парня рука – видимо, там, в наплечной кобуре, лежал пистолет. Однако черный зрачок оружия, наставленного ему в лоб, задолго до этого случая приучил его быть покладистым. Когда от смерти отделяет секунда и остается лишь подчиняться, мысли ясны, как никогда. Парень остановился, медленно отводя нож в сторону.

Ника смотрела ему не на руки, а прямо в глаза. Там ясно читался страх.

– Оставь девчонку, Хамса, – тихо, но внятно сказал протрезвевший Глухарь. – Будешь ты ее… – Он добавил ругательство. – После Красавчика.

На них никто не обращал внимания, однако последнюю фразу расслышали многие. Смех заплескался в зале, соперничая с гулом голосов.

Под этот смех, сжимая в руках рукоять пистолета, Ника пятилась к выходу. В пропасть. Ту самую черную пропасть, которая теперь, без всякого сомнения, отделяла ее от того, кто не так давно спас ей жизнь.

Где-то капала вода. Вполне возможно, что совсем рядом. Но дотянуться взглядом до источника звука, терзающего барабанные перепонки, Красавчик не мог. Капля за каплей, как стук метронома, отсчитывали последние минуты его недолгой жизни.

Собственно, отчего же недолгой? Кому-то и двадцати лет хватило за глаза и за уши. А он, несмотря ни на что, тридцатник справил почти год назад. Выходит, кто-то счел, что ему достаточно. Там, на воле, все решает слепой случай, Бог, судьба, провидение. Называйте как хотите. Здесь нет ни того ни другого. Зона – вот кто решает все. Именно «кто», потому что назвать ее «что» язык не поворачивался. Если до сих пор Зона щадила его, то лишь для того, чтобы ударить больнее.

Красавчик поморщился от боли в спине. Удовольствие еще то – лежать на голой земле, подложив под голову тяжелый рюкзак. Нет, он не отказал бы себе в удовольствии поваляться и на голой земле. Не только без рюкзака под головой, но и вообще без такового. Да что там мелочиться, в крайнем случае пусть даже голым! Без оружия, денег, без добычи. Но живым, мать твою!