Молчать, чтобы жить - Фридрих Незнанский

— Не что-то, а кого-то, — ответил старик. — А видел я, сынок, того, кто Барыкину ножик в спину воткнул.

— Видели? — хором переспросили эксперт и оперативник.

Старик кивнул:

— Видел. И очень хорошо видел. Вот как вас сейчас. Только рот он так широко, как вы, не раскрывал.

Эксперт и оперативник захлопнули рты.

— Дедушка, расскажите подробнее, — попросил Игнатьев.

Старик улыбнулся щербатым ртом:

— Затем и пришел. Было это часа полтора назад. Стоял я аккурат вон там, — он махнул костлявой рукой в сторону дерева, — возле клена. Стою, значит, курю и вижу — бежит! Тощий, обшарпанный, как пес, и в кепке. Добежал до заборчика, прыг, как козел, — только его и видели.

— Вы успели разглядеть его лицо? — спросил оперативник Игнатьев.

— А то! Лицо худое, желтое. А глазки узкие, как у киргиза.

Эксперт поправил очки.

— Как это вы разглядели на таком расстоянии? — с сомнением спросил он. — Тут же метров двадцать будет.

— А вот так и разглядел. Ты не смотри, что у меня зубов нет. Зрение у меня до сих пор сто процентов. Я во время войны снайпером был, в копейку с пятидесяти шагов без оптики попадал. Факт! А ты говоришь — двадцать!

— Ну тогда беру свои слова обратно, — покорно кивнул эксперт.

А оперативник, сверля старика глазами, спросил:

— Поможете нам составить его фотопортрет?

— А то как же, — польщенно отозвался старик. — Я по этим делам мастер. Сам в шестидесятых фотографом на свадьбах подрабатывал. В два счета тебе его сфотографирую. Внакладе не останешься. Факт!

Игнатьев швырнул окурок себе под ноги, взял старика под руку и решительно произнес:

— Поехали!

5

Экран телевизора тускло мерцал в полутемной комнате. В старом скрипучем кресле под красным абажуром сидела пожилая женщина с вязаньем на коленях. Спицы споро мелькали в ее сухих, изрезанных голубоватыми венами пальцах.

— Сынок, сделай-ка погромче, — попросила она, не отрываясь от вязания.

Молодой человек, одетый в клетчатую ковбойку и потертые штаны, встал с дивана, подошел к телевизору и крутанул ручку громкости.

— …По подозрению в убийстве, — забубнил монотонный голос ведущего, — разыскивается двадцатипятилетний Эдуард Иргалиевич Кубашев по кличке Калмык. Просим вас внимательно посмотреть на его фотографию.

На экране телевизора возник нечеткий черно-белый снимок худого, узкоглазого человека.

— Ну и рожа, — проговорила женщина, глянув на снимок поверх очков.

— …Если вы что-то знаете о местонахождении Эдуарда Иргалиевича Кубашева, просьба сообщить в милицию по телефону ноль два…

Молодой человек, все еще столбом стоявший у телевизора, снова протянул руку и убавил громкость.

— Показывают всякую муть, — непонятно от чего раздражаясь, проговорил он. — Лучше бы кино показали.

Женщина, продолжая постукивать железными спицами, покачала пепельной головой:

— Страсти-то какие! Да, сынок?

— Муть, вот и все, — коротко ответил сын, снова уселся на диван и раскрыл «Технику — молодежи».

— И лицо как будто знакомое, — раздумчиво продолжала мать. — Тебе не кажется?

Молодой человек, пролистывая журнал, покачал головой:

— Нет, мам. Может, ты его с кем-то спутала. Киргизы все друг на друга похожи.

— Может быть. Ты смотри поздно в сквере не гуляй. Шпана сейчас знаешь какая!

— А я и не гуляю. У меня на это нет времени. Ты же знаешь — я готовлюсь к экзаменам в институт.

Мать глянула на сына и улыбнулась:

— Это хорошо, сынок. В наше время без учебы никуда. Был бы жив папа, он бы тебе то же самое сказал.

— Да, мам, я знаю.

Женщина отложила вязанье и ласково посмотрела на сына.

— Подойди ко мне, — попросила она.

Молодой человек нехотя поднялся, подошел к креслу и наклонился. Женщина нежно поцеловала его в лоб.

— Совсем большой ты у меня стал. И на отца так похож. Жаль, что он не дожил. Гордился бы тобой.

Она всхлипнула. Молодой человек погладил ладонью седые волосы женщины, поцеловал ее в щеку и выпрямился.

— Пойду к себе позанимаюсь, — сказал он.

Женщина кивнула:

— Иди. Только допоздна не засиживайся. Совсем ты с этой учебой не высыпаешься.

— Ничего, мам, на том свете отосплюсь.

— Дурачок. Типун тебе на язык.

Молодой человек хохотнул, еще раз поцеловал мать в морщинистую щеку и ушел к себе в комнату.

Желтый свет настольной лампы ярко освещал раскрытый учебник «Истории СССР». Однако молодой человек смотрел не на учебник, а в черный квадрат окна с еле виднеющимися тусклыми пятнами далеких фонарей. Вот уже десять минут он сидел с напряженным лицом, погруженный в глубокую задумчивость.

Когда на столе зазвонил телефон, молодой человек вздрогнул и поспешно схватил трубку:

— Слушаю!

— Правильно делаешь, что слушаешь, фраерок, — прошипел в ответ знакомый шепелявый голос.

— Калмык?!

— Он самый. Только не надо так орать.

Молодой человек нервно оглянулся на дверь комнаты и понизил голос:

— Ты где?

— Где надо. Смотрел сейчас телик?

— Да. Тебя еще утром показывали. Я тебе домой звонил, но там никто трубку не берет.

— А кому там брать? Папаша третий день из запоя не выходит. А мать вообще дома не ночует. Та еще семейка!

Молодой человек переложил трубку в другую руку и снова плотно прижал ее к уху.

— Калмык, тебе нужно уехать из города, — хрипло прошептал он. — Тебя ищет вся столичная ментура.

— Не впаривай, фраерок. И без тебя знаю.

— Что делать-то теперь?

— Пока не знаю. По-любому, сперва надо залечь на дно. Там решим, что делать.

— Где сейчас?

— В Караганде. — Калмык помолчал. — Встретиться нам нужно. Помнится, ты мне кое-что должен.

— Я помню. Ты же знаешь, за мной не заржавеет.

— Конечно, не заржавеет. А то ты вслед за своим жирняем отправишься. Ты меня знаешь, фраерок, я шутки не шучу. Придется тебе мошну порастрясти. Такса возросла в три раза, всосал?

— К-как — в три раза? Где же я… возьму?

— Твои проблемы. Мне чтобы к субботе бабки были, понял? Иначе я сам в ментуру сдамся и тебя на поводке, как телка, приведу.

— Погоди, Калмык. Погоди, не горячись. — Молодой человек потер потный лоб. — Я… я что-нибудь придумаю. Честное слово!