Век хирургов - Юрген Торвальд

В десять часов два санитара внесли первого пациента и расположили его на столе – в центре так называемой операционной арены – ногами к восходящим рядам скамеек. Варрен не обмолвился ни единым словом. Он молча стоял рядом с Хейвардом, своим кудрявым ассистентом, торжественными жестами избавляясь от элегантного платья. Позже он приказал «дрессеру» подать ему другой, изрядно поношенный костюм, без просвета покрытый пятнами высохшей крови – следами сотен, а может, и тысяч минувших операций. Когда пациент, грузный мужчина, в выражении лица которого я прочел волнение и страх, был уложен на деревянный операционный стол, тонкие губы Варрена пошевелились, чтобы рассказать об особенностях случая.

У него был вывих бедра, которым долгое время никто не занимался, отчего кости срослись в крайне неестественном положении. Чтобы вернуть ему способность двигаться, бедро предстояло выправить. Санитары обвязали ногу прочным тросом, конец которого они закрепили на надежной опоре, поднимавшейся из пола между боковым входом и скамейками наблюдателей. На бедре пациента были зафиксированы грубой кожи ремни, которые соединялись с противоположной балкой вторым тросом. На нем был подвешен полиспаст. Когда санитар потянул за трос, внутри полиспаста тут же что-то завизжало. В следующую же секунду донесся первый возглас больного. Он был громок и прокатился по всей операционной, отражаясь от стен. Санитары продолжали натягивать трос. Пациент разметался на операционном столе. По его лицу устремились ручейки пота. Скрежет его зубов, стиснутых, еще когда из его горла вырвался первый крик, был слышен даже на самых верхних скамьях. По мере того как канат натягивался все туже и туже, мне все чаще казалось, что тело мужчины парит над столом. Санитары стали тянуть с новой силой. Вдруг мужчина принялся колотить себя руками, разомкнул бескровные губы и издал страшный звериный рев.

Варрен не пошевелился. Я заметил, что сидевший передо мной студент, смертельно бледный, начал сползать со своего места. Санитары продолжили свою работу. По истечении десяти минут, невообразимо долгих десяти минут, Варрен подал знак рукой. Санитары поправили что-то внутри полиспаста и высвободили небольшой участок троса, что заставило больного рухнуть обратно на стол, хотя тросы все еще были натянуты достаточно туго – так, чтобы пациент не мог высвободиться. Он тяжело дышал, и казалось, что все его тело свело в оборонительной судороге. С абсолютно неподвижным, непроницаемым лицом Варрен осмотрел области тазобедренного сустава и большой берцовой кости. Последняя ничуть не изменила своего первоначального неестественного положения. Варрен распорядился еще немного ослабить трос и уложить пациента иначе, немного повернув набок. Затем он кивнул одному из «дрессеров». Тот принес длинную черную сигару и почти до половины ввел ее в задний проход пациента. Тогда мне еще не был известен этот странный метод, которым пользовались, чтобы добиться расслабления сведенных мышц. Поэтому введение сигары показалось мне настолько гротескным, что на несколько секунд я совершенно забыл об ужасной атмосфере всего происходящего. В результате экспериментов удалось установить, что никотиновое отравление вследствие злоупотребления табаком может вызвать расслабление большей части мышечного аппарата. Реакция медиков не заставила себя долго ждать: в некоторых случаях, когда предстояла сложная операция на области, покрытой плотным слоем мышечной ткани, в кишку впрыскивали табачный отвар, где он тут же всасывался и в большинстве случаев имел желаемый эффект. Действие никотина после этого удачного впрыскивания почти никак нельзя было проконтролировать. Зачастую после успешной операции он приводил к смертельным отравлениям. Поэтому врачи додумались до простого введения в прямую кишку крепкой сигары. Но всасывание в данном случае занимало несколько больше времени. Но зато сигару можно было изъять, как только никотин возымеет свое действие. Варрен был первым врачом, который на моей памяти применял этот метод.

Варрен распорядился не трогать пациента в течение десяти минут, чтобы дать никотину всосаться. Точно по истечении десятой минуты санитары возобновили свою работу с полиспастом. Лицо пациента, тем не менее, выглядело спокойным и преисполненным самообладания. Но уже через полминуты оно снова исказилось. Раздался первый крик – и за ним следовали все новые и новые, постепенно ослабевающие, но ни на секунду не дающие забыть о его страданиях. Два других студента прокрались вон из зала, согнув спины и с силой прижимая ладони к лицу. Мне самому на несколько мгновений пришлось поднять глаза к потолку, потому что мне показалось, что я не могу больше переносить вида всех этих пыток. Но даже когда мои глаза не видели терзаний больного, мои уши продолжали слышать, и я не мог не знать, что происходит на арене.

Прошло двадцать минут. За все это время санитары сделали всего одну короткую паузу, когда Варрен еще раз осмотрел сустав и берцовую кость, счел все усилия безрезультатными и распорядился приступить к третьей попытке. После введения сигары прошло около тридцати минут, на протяжении которых санитары продолжали тщетно натягивать тросы. Когда не оправдались и эти усилия, Варрен сдался. Пока высвобождали ненужные больше веревки и снимали полиспаст, а наполовину обезумевшего от боли пациента с кровоподтеками на груди и бедре выносили из операционной, Варрен объяснил, что этот мужчина слишком поздно обратился к нему за лечением.

Варрен, видимо, неудовлетворенный завершившейся конфузом сценой, приступил к следующему случаю. Пятидесятилетняя женщина с опухолью груди была уложена в операционное кресло. Как это обычно случается, она оттягивала операцию, пока не почувствовала себя совсем худо. Она постоянно жаловалась на боли, казалась сильно изможденной, кожа ее имела бледно-желтоватый оттенок, а во взгляде застыло ожидание смерти и страх перед ней. Два санитара заняли место у изголовья кресла и положили руки на исхудавшие плечи женщины. Один из присутствовавших хирургов, как раз тот, имени которого я не знал, пояснил, что пациентка уже получила сто капель опиума. Варрен слегка засучил манжеты своего платья и, не вымыв и даже не протерев рук, взялся за скальпель, одновременно с пациенткой внесенный в операционную на деревянном столике, на котором также размещались прочие скальпели, ножницы, щипцы, иглы, губки, шелковые нити, кожаный жгут, хлопчатобумажная корпия, перевязочная бечева, три емкости с водой и бутылка бренди. В лучшем случае инструменты начисто вытирали. Корпию для перевязки доставали из угловой каморки, на полу которой она была свалена в кучу.

Большим пальцем Варрен ощупал лезвие ножа. Затем быстрым движением он рассек кожу на груди пациентки и удлинил разрез вплоть до подмышечной впадины. Когда пациентка вскрикнула – несмотря на полученный опий – и так крепко обхватила себя руками, что оба санитара были вынуждены грубо прижать ее к креслу, Варрен уже вырезал участки кожи, которые были затронуты опухолью. Не обращая ровным счетом никакого внимания на душераздирающие крики пациентки, он отбрасывал их в сторону, тем самым высвобождая пораженную молочную железу и, согласно современным представлениям, совершенно недоступную часть подкрыльцовой железы. Кровь из разъятых артерий заливала его руки и рукава. Хейвард, ассистировавший ему, подхватил крючками несколько артерий и перевязал их при помощи специальной бечевы, которую один из «дрессеров» проворным движением предварительно протянул через кусок воска. Пока он пытался остановить прочие более мелкие кровотечения при помощи губок, громкие возгласы женщины неожиданно затихли. Теперь она лишь жалобно стонала. Ее тело ослабело и обмякло. Вся она оцепенела, будто бы пережила сильное потрясение. Пальцы Хейварда стали двигаться быстрее. Губки спешно окунались в емкости с холодной, окрашенной кровью водой. Некоторые из них падали на пол, но тут же подхватывались, быстро ополаскивались и снова отправлялись в рану. Когда кровотечение стихло и концы перевязочной бечевы, которыми были перехвачены крупные сосуды, вытянули из угла операционной раны, Варрен стянул соединительную ткань несколькими стежками и наклеил пластырь на соединенные края кожи. Когда он наложил сверху немного копры, тело пациентки вдруг по необъяснимым причинам содрогнулось, и ее бескровное, бледное лицо скатилось набок. Хейвард схватил емкость с водой и вылил ее содержимое на голову больной.