Иллюзия разобщенности - Саймон Ван Бой

В кухне слышен стук ножей. Смех. Отголосок радио. Стоя с доской в руках, Мартен думает, не лучше ли было сперва отнести ее ко входу в столовую, до того, как укрепил буквы. Но логика в этом случае едва ли применима: каждая буква весит не больше спички.

В пятницу прибыл новый постоялец из Англии.

Мартен помнит, что видел его в холле, потому что голова у этого постояльца очень обезображена. Он приехал на заднем сиденье белого «Мерседеса», всего с одним чемоданом. С ним был молодой человек, сын или внук, которого кто-то из местных признал по работе в кино.

Когда Мартен рос в Париже, за их пекарней был переулок, а напротив парк. Мартену разрешали пойти туда побегать. Грубые мальчишки из многоэтажек иногда кидались камнями или загоняли его в переулок. Священники из близлежащей семинарии сидели на скамьях парами и тройками. Они шикали на задир и махали кулаками. Зимой священники носили длинные пальто и угощали друг друга сигаретами.

На одном конце парка спали кучкой бездомные, расходившиеся с рассветом по городу.

Мартен иногда носил им еду. Отец его всегда ругал, но ни разу не велел прекратить. У одного из тех бездомных тоже было увечье. Он почти не говорил и никогда не подходил ближе, поэтому Мартен старался принести достаточно еды, чтобы хватило на всех.

С тех пор столько всего произошло, но ничего не изменилось. Мартен видит все тех же людей на скамейках в Санта-Монике, и, хотя выглядят эти иначе, поедают свои вчерашние пирожки из Café Parisienne с такими же лицами.

Объявление закончено, но одна буква стоит низковато, она выпадает из слова, словно хочет сбежать.

Мартен собирался посмотреть автогонки у себя в комнате. Обычно вечер субботы в его распоряжении. Но двадцать минут — это не страшно, и, наверное, подадут сэндвичи и печенье. У нового постояльца, мистера Хьюго, может даже оказаться интересная история. Может быть, он тоже когда-то был женат, а теперь вынужден жить один. Может быть, у него есть тайна, связанная с детством. «У всех нас разные жизни, — так думает Мартен, — но все мы, в итоге, чувствуем, вероятно, одно и то же и сожалеем о страхе, который, мы думали, как-то нас поддержит».

Открыв все окна в кафетерии, Мартен проверяет вечно заедающий автомат со льдом. Ему хочется вернуться наверх и сделать тост, включив телевизор, но все вазы на столах пусты. Миссис Дойл настаивает, чтобы были цветы. Из-за этого прибавляется работы в саду, но Мартен не против, потому что с цветами веселее, и они напоминают ему о покойной жене.

Возле сада есть пруд. На него прилетают стрекозы. Иногда Мартен оставляет тачку и идет за стрекозами к воде. Вода, как по волшебству, воссоздает образ дня, но ничего не помнит.

Мартен срезает охапку фиолетовых цветов и заносит их в дом.

Миссис Дойл приезжает после ланча. Окна закрыты, потому что работает кондиционер. Мартен слышит смех с кухни. Миссис Дойл будет довольна, что он сходил срезать цветов и что он при галстуке. Это создает ощущение профессионализма, говорит она, как и полные вазы, и работающий автомат со льдом.

Мартен слышит миссис Дойл в кухне, но ее голос вскоре заглушает визг металлического бака, в котором кипятят воду. Пар и капли кипятка. Дребезг перевернутых чашек. Миссис Дойл, толкнув, открывает двустворчатые двери и вносит поднос с едой. Салат расставлен торчком вдоль края. Из редиски накручены украшения, похожие на арктические цветы. Сэндвичи нарезаны треугольниками. Скатерть жесткой глухой белизны. Фиолетовые цветы в вазах с чистой водой.

Появляется шеф с подносом, полным чайных чашек и блюдец. На шефе желтый тюрбан. Его жена тоже работает на кухне. Раз в день они выходят во двор и ссорятся. Миссис Дойл пытается выровнять букву на доске объявлений, потом сдается.

Мартен думает, чем мог бы сейчас быть занят: нарастающим ревом двигателей, мчащихся по асфальту, горячими покрышками, серой трассой, исполосованной черным. Пока шеф разливает чай, где-то в мире тысячи людей восторженно вопят, а мужчины ведут гоночные машины по кругу. Оглушительный шум, но пилоты ничего не слышат. На них под шлемами хлопковые балаклавы. Вес шлема не чувствуешь до конца гонки, потом начинают гореть плечи.

В объятиях жен и любимых они станут повествовать о драме виража, об уколе волнения за пилота, чья машина разлетелась на куски.

Состарившись, они будут видеть этот день во сне, лежа в постелях со стиснутыми зубами, давя дряхлыми ногами на призрачные педали.

Мартен жует сэндвич. Огурец тонко нарезан и хорошо смешивается с маслом. С кухни слышны взрывы плача, потом снова смех. У одной из поварих родилась дочка, она приносит ее по воскресеньям. Миссис Дойл не возражает. Все ее дети выросли. Постояльцы по большей части в восторге. Многим хочется подержать младенца, но им не разрешают, так что они качают девочку в уме, вспоминая жизнь, которая у них когда-то была.

Около трех появляется новый постоялец, мистер Хьюго. Голова его сильно изуродована. Мартен гадает, воевал ли он во Второй мировой. На вид он достаточно стар. Рот у него открыт, дыхание затруднено, но он без колебаний направляется к столу с сэндвичами. Глаза у мистера Хьюго молочно-серые, он, вероятно, не видит фиолетовых цветов. Потом его ноги внезапно подкашиваются, и он падает на пол.

Мартен бросается к нему. Миссис Дойл вне себя. Шеф мчится в кухню, кричит, чтобы вышла жена, но старику осталась лишь пара минут.

Мартен подхватывает старика и прижимает его к себе, как младенца. Мистер Хьюго дышит, он в сознании, но глаза у него блуждают. На губах кровь — он прикусил язык.

Мартен видел такое и раньше. Он утешает старика, говорит, что ему сейчас помогут, и взгляд нового постояльца выравнивается. Мартен должен смотреть ему в глаза, помочь хоть чем-то, потому что умирать всегда страшно.

Он гладит старика по голове и крепко его обнимает. Когда Мартен начинает напевать песенку, которую помнит с давних пор, в глазах старика светится узнавание. Голова у него изуродована, потому что много лет назад ему выстрелили в лицо.

Понятно, что сейчас случится. Мартен склоняется и шепчет то, что прошептала ему покойная жена в свои последние секунды.

Потом дыхание старика медленно и едва ли не умышленно останавливается. Пару мгновений он не понимает, что умер. Он чувствует сердце Мартена и принимает его за свое.

Когда приехала «Скорая», Мартен вернулся на свое место. Миссис Дойл смотрела, как санитары загружают в машину тело, и разговаривала с медицинским инспектором, который делал записи в блокноте.

— Он ушел в лучший мир, — сказала она.

— Не все верят в Бога, миссис Дойл, — заметил инспектор.