Иллюзия разобщенности - Саймон Ван Бой

Себастьян выглядывает из окна класса. Учительница говорит, но так ничего и не скажет. Ее сердце спит. Его сердце спит. Сердца детей спят и ничего не запомнят.

Себастьян представляет себя в черной металлической скорлупе, своем доме-скелете — доме, который скоро будет их общим. Он сидит на тяжелом сиденье, где сидели древние отцы, когда огромный скелет летал. Себастьян знает это из старых фильмов. Он видел такие в воздухе. Когда мир был серым. Мужчины, которые летали на его скелете, носили маски. Он слышал, как они дышат.

То была не Франция Себастьяна, не страна бриошей и бесконечной школы, летних поездок на ветреный пляж в доме на колесах, то была страна грязи, женщин в фартуках, смотрящих на пролетавшие над ними гигантские скелеты, которые плевались пулями в животы других скелетов.

Дети тогда, должно быть, стояли в лужах, гадая, когда вернутся домой их родители, глядя в небо, не летят ли металлические капли, или вниз, на себя в серой воде. Дети были босые и худые. Себастьян видел по телевизору. И бабушка ему рассказывала.

Себастьян чувствует то, чего никогда не переживал: горящие дома, собак, лающих на тех, кто пытается спрятаться. Он видел и картинки в книгах. Он знает, давным-давно что-то случилось — что-то плохое. Он видит это в глазах детей, живущих на страницах.

Он хочет отвести Хейли в металлическое брюхо своего тайного дома. Тот спит в лесу за их семейной фермой. Зевает, когда постучишь. Хотя мать как-то и сказала Себастьяну, чтобы не заходил слишком далеко в бесконечный лес за дальним краем пастбища, он честно забыл. К тому времени было уже слишком поздно. Он расплачивается тем, что исполняет свои обязанности. Помогает папе с коровами по воскресеньям, запихивает в себя брюссельскую капусту. Одевается, когда попросят три раза, и не разбрасывает повсюду свои кубики ЛЕГО.

В недели перед Рождеством темнеет быстро. Люди рано ложатся. Зима — для снов. В лунном свете сад за окном Себастьяна делается острее. Себастьян со щелчком открывает окно. Холод забирается под простыни, словно лижущий язык. Себастьян слушает, как там животные, и иногда их слышит. Дом перевязан сверкающими нитями мишуры. Над камином на нитках висят открытки.

Хейли согласилась поиграть.

Вчера сказала, что придет. Тогда он и подумал:

«Отведу в лес, а почему нет?»

Она будет идти и светиться. Радость Себастьяна уже удвоилась. Она не захочет уходить домой. Будет задавать вопросы, он знает. Себастьян тоже многое хочет знать. Почему скелет разбился? Откуда он? Если внутри и были настоящие скелеты, он их не нашел. У скелетов, которых там не было, были дети? Они сейчас стали скелетами, от времени? Может быть, скелеты на деревьях. Он о таком слышал. Как-то в новостях было.

Он знает, что надо быть старше, чтобы жениться. Это грустно, потому что он уже готов. А потом находишь дом, а потом тебе бережно вручают в больнице младенцев в полотенцах. Их губки произносят «кто».

Но, по крайней мере, в глубине, где очень темно, есть сырые плоские сиденья. Пальцы света туда не дотягиваются. Ветровое стекло спереди раздроблено на кусочки, как паучий глаз. Некоторые выпали. Некоторые такие грязные, что сквозь них не видно.

Когда идет дождь, скелету снится стрельба. Иногда Себастьян сидит на месте возле гашетки и как будто стреляет по коровам, молча пасущимся в сумерках за деревьями. Он представляет на месте каждой коровы дымящуюся кучу ростбифа. Потом стреляет по картошке. Брюссельская капуста разлетается в клочья.

Когда он только нашел скелет, внутрь залезать было страшно. Себастьян все хлопал по его черной шкуре и слушал эхо. Поискал вокруг второе крыло, но не нашел. Потом пописал на колесо со спущенной шиной, рядом с которым лежала груда искореженного черного металла, и решил забраться внутрь, там, где была дыра.

Себастьян дивится тому, как эта штука проломилась сквозь толстые деревья и вспахала землю стеклянным носом.

Отец говорил, что расчищать лес за пастбищем слишком дорого. Семья купила ферму, когда Себастьяну был год. Отец работал в Париже юристом. Познакомился с матерью Себастьяна в поезде, шедшем в Амстердам. Свободных мест больше не было. Они вынуждены были сесть рядом и выяснили, что им так больше нравится. Мать была родом из Нормандии, она мечтала жить в деревне. Поженившись, они стали искать, где могли бы заработать на жизнь.

Учительница иногда умолкает и, когда Себастьян переводит на нее взгляд, уже смотрит на него, что означает: «Почему ты глядишь в окно, а не на меня?» Но Себастьян смотрит не в окно, а в альбом, где собрано то, что захватило его сердце.

Что-то внутри ставит жизнь, словно спектакль.

Себастьян хочет устроить для Хейли домик внутри скелета. Можно сидеть на старых сиденьях и нажимать на кнопки. Там повсюду пыль, грязь и масло, там пахнет чем-то тяжелым, каплющим, тик-так-тик-так (и еще оно стонет).

Там есть приборы со стрелками и рычаги, и можно за все держаться и тянуть. Каждый кусок, наверное, помнит, что произошло. Они составляют друг другу компанию, но ничего не рассказывают.

Себастьян нашел под сиденьем еще кое-что — кожаный футляр с побуревшими карточками и фотографией женщины.

Эта тайна наполняет его рот, как вата, но если рассказать, ее могут у него забрать. Он, возможно, прославится (в местных газетах или по телевизору) из-за того, что все это нашел, что правда, то правда, но если слава отнимет то, что отметит, Себастьян выбирает вдохновенную тишину. В сердце своем все мы все равно знамениты.

Да, пошел снег.

Трехлетние малыши визжат.

Остальные несутся мимо, чтобы оказаться под снегом. Себастьян прислоняется к стене столовой. Кто-то из детей смеется и пинает снег ногами. Бесит, как они все повторяют друг за другом.

Родители болтают и курят.

За воротами гудят на дороге машины. Светятся стоп-сигналы.

Глаза у нее глубокие и темные. Волосы аккуратно зачесаны на сторону. Она ничего не говорит, но улыбается. У нее не хватает нескольких зубов. Ботинки у нее никогда не бывают такими грязными, как у него. На ранце у нее кошка. Хейли любит кошек. У нее есть котенок, Себастьян однажды играл с ним на самом деле, но в его воображении они братья и котенок говорящий, он рассказывает ему, что происходит у Хейли дома.

— Сегодня я не смогу поиграть, — говорит она.

— Обязательно надо.

— Maman меня забирает.

— Зачем?

— Ведет к зубному.

— Зачем?

— Не знаю.

— А завтра сможешь?

Хейли пожимает плечами.

— Спрошу.

— Я хочу тебе кое-что показать, ты не поверишь.

— Покажешь завтра.

— Нужно сегодня. Прямо сейчас.