Море в складочку - Елена Ульяненко

— Еще Бодун. Морской Бодун. Мой, — сказал Лёшка и подставил ладонь под медузу.

Медуза была крупная, на ощупь, как бабушкин холодец. Она, то сжималась, то расправляла свою прозрачную юбочку в такт набегающим волнам. Лёха взял ее в руки и лизнул. Медуза была мокрая, прохладная, соленая и не шевелилась. Но, как только он опустил ее в воду, морская бабочка вновь заработала своим крылышками. Маленькая медуза переплывала с волны на волну — Лёшка за ней.

Люба обнимала ревущую сестру, когда послышался щенячий лай. Да и лаем это назвать нельзя, скорее писк, переходящий в вой. И в этом звуке были страх и боль. Женщины обернулись и увидели, как маленький песик скулит в сторону все усиливающихся волн. Первой вскочила Люба, она широкими шагами, вприпрыжку побежала в воду. И только теперь мама заметила Лёху. Тот стоял в воде по самые плечи, а за его спиной поднималась огромная волна.

— Лёшаааа! — закричал она и бросилась на помощь.

Как в замедленной съемке: волна накрывает ребенка, Люба бежит по воде, расплескивая вокруг себя тысячи брызг, щенок протяжно и хрипло завыл — а она все бежит по мокрому песку, ноги застревают, проваливаются, и каждый шаг все тяжелее и медленнее, и она падает.

Люба выхватила из воды красную майку. Как тряпичная кукла или котенок, взятый за шкирку, Лёшка болтался на вытянутой руке тети Любы.

Мама ползла на коленях, обессиленная страхом, боялась посмотреть в сторону моря.

Люба поставила племянника на песок, посмотрела, оттянув веки, на белки глаз, послушала дыхание и повернувшись к сестре, сказала: «Ну что, будем поздравлять водолаза с первым удачным погружением?»

Мама улыбнулась, подошла, чтобы обнять сына, но тот отстранил ее рукой, а потом отогнул край майки — там, свернувшись желейным клубочком, лежала медуза

— Второй бодун. Мой

— Твой, — засмеялся мама, и, наконец, обняла мокрого сына.

Второго бодуна посадили в пластиковую корзину с морской водой и потащили в дом. Люба несла медузу, Лёшка — своего маленького спасителя, а на маму навешали полотенца и зеленое покрывало. Она была похожа на сбежавшую с детского утренника елку, и обычные дети звонко бы смеялись над таким нарядом. Но Лёшика это не интересовало.

К вечеру ветер усилился, и погода разыгралась. Море потемнело, вздыбилось бесконечными гребнями волн, стараясь захватить ими как можно больше берега. Тетя Люба сказала, что это зрелище просто необходимо посмотреть — не каждый день море дает такое представление. На Лёшика натянутой чей-то дождевик, он болтался до самой земли и был широк, словно тетьлюбин сарафан.

— Ничего, зато не промокнешь, — сказала тетя, увидев взгляд племянника.

Тетка положила руку на плечо, такую тяжелую и сильную, что Лешка поежился, но плеча, как он бы это сделал раньше, не одернул. Этой можно доверять, пусть она не такая мягкая, как мама, но точно хорошая.

Пляжный зонт не защищал от ветра, дождя и морских брызг, но какая-никакая, а все-таки защита. Да и что может случиться, когда рядом сильная тетя, добрая мама и теплый щенок — Лёшка расслабился и стал смотреть только на бушующую стихию.

Там далеко-далеко, наверное, в самой середине огромного моря сверкали молнии, они били серебряными стрелами в его глубины, от этого волны поднимались выше, стараясь в ответ задеть само небо. А все вокруг громыхало: небо разносило громы, а море с шумом и грохотом билось о прибрежные скалы.

Лёшка не любил шум, но это представление, где он главный зритель в первом ряду, было специально для него, и шум этого спектакля не резал слух, как клаксоны машин, а наоборот, завораживал, заставлял вздрагивать, и чувствовать. Когда совсем стемнело, и белая луна пыталась прорваться сквозь плотно сбившиеся друг к другу туч, маленькая компания отправилась домой, оставляя позади последнюю сцену спектакля — словно кто-то убаюкивал темную бездну, и сила ее начала угасать. Море устало бороться, а у неба кончились стрелы, ветер рвал плотные тучи и звуки становились все тише и тише. И только воздух сохранил в себе признаки недавней битвы — пахло озоном, солью, сыростью и рыбой. Лешик глубоко вдохнул, чтобы запомнить запах сердитого моря.

Солнце было запредельной ярким, море спокойным и ласковым и только мокрый до самой дорожки песок напоминал о вчерашнем безумии стихий. Весь пляж был заполнен кусками темно-зеленых водорослей, а в них блестели на солнце небольшие белые мячики. Сотни легких полупрозрачных кругляков привлекли внимание мальчика. Лёшка поднял одну, потрогал пальцем — кругляк пружинил, как застывший "лизун". Лёшка собирал их в подпол длинной майки, пока у одного не увидел тонкой фиолетовой звездочки по центру. Руки ослабли, и белые шарики попадали на песок. У Лёхи защипало в глазах, и он заорал. Первая прибежала Люба — она вообще все делала очень быстро. Лёха протянул ей руку и разжал ладонь. Люба взяла белый шарик и погладила по голове племянника.

— Да, брат, море, оно такое. И сила его не щадит ни большие корабли, ни маленьких медуз. Жаль, конечно, но мы не можем вмешиваться в ритм природы. Она одна знает, как правильно. Так что не реви. Просто прими, как должное, — Люба обняла его за плечи, и впервые в жизни ему это понравилось.

Шмыгая носом, он побежал к маме, схватил ее за подпол широкой пляжной юбки и протянул в сторону дома. Там, в маленьком контейнере, сидел Второй Бодун, он еще не знал, какая участь была у его братьев, и вряд ли подозревал, что вчера маленький мальчик спас ему жизнь. Бодуна второго выпустили в море, где он расправил свои крылья и радостно поплыл подальше от берега.

— Что ж, пора б собираться, пока музей не закрылся, — сказала тетушка, потрепала Лёху по волосам и села в машину.

Лёшка никогда не был в музее. Конечно, он слышал, как в телевизоре говорили, про Лувр и Третьяковку, про красивые галереи и мировые шедевры. Но ни разу он не повернул головы, чтобы посмотреть, что это за шедевры и какие они, галереи.

Дорога заняла минут пятнадцать, ну может быть больше. Просто Лёшка смотрел в окно, как убегало и вдруг приближалось море, как вдоль дороги качали ветвями густолистые деревья, а за ними прятались пожелтевшие, нет, скорее позолотевшие поля.