Пройти по Краю Мира - Эми Тан

ее детство твердила, что «падающие» звезды были на самом деле «тающими духами» и что смотреть на них — к большой неудаче. И если человек их все-таки наблюдал, это означало, что духи хотят с ним поговорить. Ее мать видела проявления духов во всем: в разбившейся посуде, собачьем лае, в телефонных звонках и когда на том конце трубки было молчание.

В следующем августе Рут уже не дожидалась, пока снова онемеет, а заранее предупредила друзей и клиентов, что устраивает себе неделю молчания.

— Я делаю это каждый год, — сказала она. — Чтобы очистить сознание и заново осмыслить суть слов и их значение.

Один из ее клиентов, психотерапевт-ньюэйджер, нашел эту добровольную немоту «прекрасным процессом» и решил последовать примеру Рут, чтобы позже написать о полученном таким образом опыте и о том, как он влияет на деструктивные отношения в семье и на терапию в целом.

С этого момента недомогание Рут превратилось в ежегодное плановое событие. Она прекращала разговаривать за два дня до исчезновения голоса и вежливо отклоняла предложения Арта освоить язык жестов. Так ее немота превращалась в осознанное решение, а не в болезнь и лишения. Мало того, она даже стала получать удовольствие от того, что целую неделю ей не нужно было утешать клиентов, напоминать Арту о важных событиях, воспитывать его дочерей и звонить матери.

Шел девятый год. Рут, Арт и девочки решили отправиться на Дни Молчания, как они их называли, к озеру Тахо, которое было в двух сотнях миль от дома. Рут представляла, как они вчетвером, держась за руки, тихо и воодушевленно идут вдоль реки Траки, любуясь ночным шоу «падающих» звезд. Но на самом деле воодушевление проявили комары, а тишину нарушили сначала Дори, взвизгнувшая от того, что увидела летучую мышь, а затем Фи, решившая пошутить:

— Да кто вспомнит об опасности заразиться бешенством в лесу, полном убийц с топорами?

В хижину они вернулись уже бегом, после чего девочки объявили, что им скучно.

— Что, здесь нет кабельного телевидения? — заныли они.

Так что Арту пришлось съездить с ними в город Тахо и взять напрокат несколько видеофильмов, в основном ужастиков. Он с девочками проспал почти все время, а Рут, которая ненавидела такие фильмы, не смогла перестать смотреть на экран. Всю следующую ночь ей снились сумасшедшие няньки и сочащиеся слизью пришельцы.

Когда в воскресенье, уставшие и потные, они вернулись домой, в Сан-Франциско, оказалось, что у них нет горячей воды. В котле образовалась течь, отчего сгорел нагревательный элемент. В итоге им пришлось довольствоваться ванной с нагретой в кастрюлях водой, потому что Арт не захотел поддаваться давлению и платить за срочный ремонт. Поскольку у Рут не было голоса, она не могла ему возразить, чему была несказанно рада. Потому что если бы она возразила, это значило бы, что она готова оплатить ремонт из своего кошелька. За годы совместного проживания она делала это так часто, что теперь от нее ждали именно этого. Но сейчас, промолчав, она почувствовала себя мелочной, а потом разозлилась на Арта, который решил не развивать эту тему. Ночью он прижался носом к ее шее и мягко прильнул к спине. Когда в ответ она напряглась, он лишь произнес:

— Ну как хочешь. — И откатился в сторону.

От этого она почувствовала себя отвергнутой. Ей хотелось объяснить, что с ней происходит, но оказалось, что она и сама этого не понимает. Ее плохое настроение ничем не было спровоцировано. Вскоре размеренное и громкое сопение Арта вместе с ее раздражением напрочь вытолкнули ее из дремы.

Была почти полночь, а значит, уже через несколько часов она снова сможет говорить. Рут пробралась в «каморку» — бывший чулан, в котором сейчас размещался ее домашний офис. Она встала на низкую скамейку и открыла крохотное оконце. Перед ней предстал осколок шикарного вида: красные башни моста Золотые Ворота, отделявшие воды океана от залива. Воздух за окном оказался холодным и каким-то неприятно грязным. Рут вгляделась в небо, но было слишком светло и туманно, чтобы стали видны «духи». Завыла береговая сирена. Спустя минуту Рут увидела, как на воде, словно гигантские пуховые одеяла, появились огромные волны и двинулись к мосту. Мать рассказывала ей, что на самом деле туман был дымом, вырывавшимся из ноздрей двух сражающихся драконов: водного и воздушного.

— Когда вода и пламя сходятся вместе, получаться пар, — говорила Лу Лин на странном английском, хотя и с некоторым британским акцентом, которому она научилась в Гонконге. — Ты и сама это знать. Прямо как вода в чайнике, в очень горячем, который обжигать тебе пальцы, если его коснешься.

Туман затягивал опоры моста, проглатывал свет автомобильных фар. Как Рут где-то прочла, к этому времени девять из десяти водителей за рулем были уже пьяны. Кажется, она даже писала об этом для одного из клиентов. Она спустилась со скамьи, но окно оставила открытым.

Сирены не унимались. Их звук был чем-то похож на партию туб в опере Шостаковича — такой же трагикомичный. Хотя как, вообще, трагедия может быть смешной? Или тут все дело в том, что публика смеется, потому что знает: все страдания ненастоящие и участники представления просто исчезают за потайными лазами и за обманными зеркалами?

Сна по-прежнему не было ни в одном глазу, поэтому Рут повернулась к столу. И в этот момент она ощутила укол беспокойства. О чем-то она забыла, о чем не должна была забывать. Это было связано с деньгами, с клиентом или с обещанием, которое она дала девочкам? Рут принялась наводить порядок на столе, поправляя свои книги с записями исследований, просматривая факсы и черновики, помечая их цветными наклейками. Завтра ей придется вернуться к привычной рутине и срокам, и чистый стол даст ей ощущение очередного начала и очищенного сознания. У каждой вещи было свое место. Если ценность или важность предмета была неясна, Рут сбрасывала его в нижний правый ящик стола. Сейчас этот ящик был полон письмами, на которые она еще не ответила, ненужными черновиками, где она записывала пришедшие в голову идеи на тот случай, если они смогут пригодиться в будущем. На самом дне этого ящика лежала подколотая стопка бумаг. Рут вытащила ее, подозревая, что давно не уделяла ей достаточного внимания.

Страницы оказались исписаны китайскими иероглифами, выполненными рукой матери. Лу Лин вручила их ей пять или шесть лет назад.

— Здесь кое-что из старых поверий о моей семье, — сказала она с такой неловкой беспечностью, что сразу стало понятно: эти страницы для нее очень дороги. — И моя история, начиная