Пройти по Краю Мира - Эми Тан

с детства. Я писала для себя, но, может быть, и ты как-нибудь прочтешь и узнаешь, как я росла и как оказалась в этой стране.

За долгие годы Рут кое-что слышала из рассказов матери о ее жизни, но в тот момент была тронута стеснительностью матери, просившей прочитать свою историю, над которой она явно очень усердно трудилась. Страницы были покрыты ровными вертикальными рядами иероглифов без исправлений, что наводило на мысль о том, что мама переписывала их начисто с черновика.

Рут попыталась прочесть написанное. В свое время матери удалось вложить представления о китайской каллиграфии в ее сопротивлявшийся мозг, и даже сейчас она смогла узнать знакомые обозначения: «я», «что» и «истина». Однако, чтобы разобраться в остальных, ей пришлось сравнивать извилистые линии кисти Лу Лин с официальными формами иероглифов в китайско-английском словаре. «Вот что я знаю наверняка и считаю истиной», — гласило первое предложение. Рут потратила целый час, чтобы его перевести.

Решив переводить по предложению каждый день, на следующий вечер она прочитала: «Меня зовут Лу Лин Лю Янг». Эта фраза далась легко, за какие-то пять минут. Дальше было упоминание имен мужей Лу Лин, один из которых был отцом Рут. Мужей? Рут была потрясена этим открытием. Она не знала, что мать не один раз была замужем. И что же она имела в виду, написав «их секреты ушли вместе с ними»? Рут захотелось узнать об этом сию же секунду, но она не могла спросить об этом мать. Она прекрасно знала, что получалось, когда она просила ее перевести с китайского на английский. Сначала Лу Лин ругала дочь за пренебрежение китайским с самого детства, а потом, объясняя значение каждого иероглифа, пускалась в пространные рассуждения о своем прошлом и приводила немыслимое множество примеров самых разнообразных значений китайских слов:

— Секрет означает не просто что-то, что ты не можешь рассказать другим. Это может быть секрет, который хранился в тайне от тебя, чтобы защитить тебя от истины, которая может тебе причинить боль и навредить, так что потом ничего уже нельзя будет сделать…

Азатем она могла часами говорить о ком-то, кто этим секретом поделился, но ни словом не намекая на (уть самого секрета, рассказывать о страшной смерти, которую принял этот человек, и почему это произошло, как этого можно было избежать и как это могло не произойти, если бы то-то и то-то не случилось за тысячу лет до этих событий.

И если во время подобных отступлений Рут проявляла нетерпение, мать начинала злиться, бросаться фразами о том, что это все уже не важно, потому что она скоро умрет, случайно или из-за того, что ей кто-то пожелает зла или убьет. За этой вспышкой следовало молчание — наказание, длившееся порой днями или даже неделями, пока Рут первой не нарушала его своими извинениями.

Вот почему Рут не стала спрашивать мать. Вместо этого она решила выделить несколько дней, чтобы полностью сосредоточиться только на переводе. Когда она сказала об этом матери, та ее предупредила:

— Не откладывай надолго.

После этого разговора всякий раз, когда Лу Лин спрашивала, дочитала ли она историю, Рут неизменно отвечала:

— Как раз собиралась, но у клиента возникла кризисная ситуация.

Разумеется, кризисы случались не только у клиентов, но и у Арта, девочек, в домашнем хозяйстве и в подготовке к отпуску.

— У тебя никогда нет времени на мать, — упрекала ее Лу Лин. — Зато на кино, на поездки и на встречи с друзьями его всегда хватает.

В прошлом году мать и вовсе перестала об этом спрашивать, и Рут не могла понять: то ли она смирилась с пренебрежением дочери, то ли забыла. Нет, она не могла смириться, так что дело, должно быть, в памяти. К тому времени страницы с рукописным текстом прочно обосновались в нижнем ящике.

Теперь же, держа их в руках, Рут чувствовала острые угрызения совести. Может быть, ей стоит нанять человека, хорошо владеющего китайским? Арт может посоветовать подходящую кандидатуру, скажем студента-лингвиста или преподавателя на пенсии, возраст которого гарантировал бы его знания старинных иероглифов, а не только упрощенных. Как только у нее появится время, она обязательно его спросит. Рут положила стопку страниц на стол, закрыла ящик, и ей сразу стало легче.

Когда она проснулась утром, Арт уже занимался в соседней комнате растяжкой из йоги.

— Привет, — сказала она себе. — Кто дома? — Голос уже вернулся, но от долгого молчания звучал хрипло.

Пока она чистила зубы, до нее донесся визг Дори:

— Я хочу это смотреть! Переключи обратно! Это и мой телевизор!

— Это программа для малышни, — не оставалась в долгу Фи. — Ты и есть малышня: «хиык-хнык-хнык»!

После развода девочки Арта часть времени проводили в квартире их матери и отчима в Саусалито, а часть — в эдвардианском жилище отца на Валеджо-стрит. Каждую вторую неделю все четверо, Арт, Рут, София и Дори, набивались в пять крохотных комнат, размеры которых позволяли разместить разве что походную кровать. На всю квартиру была одна ванная, которую Рут от всей души ненавидела за антикварное неудобство. Железная ванна на выгнутых ножках с когтистыми лапами была не уютнее саркофага, а раковина на пьедестале с двумя кранами выдавала либо обжигающе горячую, либо ледяную воду.

Потянувшись за зубной нитью, Рут опрокинула стоявшие на подоконнике предметы: сыворотку от морщин, лосьон от прыщей, щипцы для волос в носу и стакан с девятью зубными щетками, внешний вид и принадлежность которых всегда вызывали у нее сомнения. Пока она снова расставляла все по местам, кто-то принялся отчаянно барабанить в дверь.

— Придется подождать, — все еще хрипло ответила она.

Стук не прекратился.

Рут посмотрела на расписание посещения ванной на август, которое было прикреплено на обе стороны двери. Там было ясно расписано, кто в какой очередности пользуется ванной каждую четверть часа. Она поставила себя самой последней в списке, и, поскольку все чаще всего опаздывали, времени ей доставалось совсем немного. Под расписанием девочки добавили правила пользования ванной, перечень проступков и виды наказаний за нарушения в использовании раковины, душа и туалета. А еще там висела прокламация, провозглашающая КРАЙНЮЮ НЕОБХОДИМОСТЬ (подчеркнуто тремя чертами) как единственное оправдание для нарушения права на приватность.

В дверь снова забарабанили.

— Ру-у-т! Я говорю, тебя к телефону! — Дори приоткрыла дверь и просунула в щель руку с беспроводным телефоном.

Кто мог позвонить утром в двадцать минут восьмого? Ее мать, кто же еще. Стоило Рут не позвонить ей в течение пары дней, и Лу Лин впадала в неистовство.

— Рути, к тебе вернулся голос? Говорить можешь? — Это