Русский след Коко Шанель - Игорь Оболенский

Хозяйка предлагает стакан томатного сока и начинает рассказывать. Мы говорим по-русски, но потом переходим на английский. Так мадам Александре легче. В середине нашей беседы дома появляется ее супруг.

«Иди послушай человека, который столько знает о моей семье, — приглашает его присоединиться к нашему разговору мадам Александра. — И потом, наконец, это то интервью, которое берут не у тебя, а у меня».

Потом, уже перед уходом, я заметил на книжных полках фотографии, на которых муж хозяйки дома изображен вместе с президентами стран и Папой Римским. Когда я потом спросил Марка о том, кто же муж моей новой знакомой, то получил ответ: племянник легендарного президента Ливана Эль Хури.

В итоге история леди Детердинг, урожденной Лидии Кудеяровой, создавалась совместно с дочерью ее родной сестры.

И таких встреч и «звонков» потом было немало.

Как-то я открыл свою электронную почту и увидел письмо, под которым стояла подпись «Даниэль Сорин». Мне писал сын великого художника Савелия Сорина, автора портретов Мери Шарвашидзе и Мелиты Чолокашвили, который сегодня живет в Америке.

Он решил написать мне, прочитав книгу «Судьба красоты…» на французском языке. Одна из ее героинь — манекенщица Шанель княгиня Мери Шарвашидзе, чей портрет писал Савелий Сорин, и который ныне находится в коллекции принца Ренье в Монако.

Именно от Даниэля я получил уникальные сведения о художнике труппы Сергея Дягилева князе Александре Шарвашидзе, который приходился отчимом вдове художника Сорина.

* * *

Это было большой удачей — иметь возможность узнавать о героях из уст их ближайших родственников и друзей.

В Париже моя жена София познакомилась с легендарным шефом парижского бюро издательского дома Conde Nast Сюзан Трейн. Та руководит бюро с пятидесятых годов, и не могла не знать действующих лиц этой книги.

София спросила у нее про Иву Паскевича, который, по моим сведениям, возглавлял журнал Vogue, издаваемый Conde Nast. Подобная информация казалась мне невероятной — эмигрант из Грузии, не имеющий ничего общего с миром моды, и вдруг оказался на первых ролях в столь серьезном издательском доме. Но София не только услышала подтверждение этого факта, но и получила редкую фотографию — на выходе из редакции Vogue запечатлены главный редактор Мишель де Брюнофф, Ива Паскевич и члены редколлегии журнала.

Позже о Паскевиче мне расскажет и мадам Шарль-Ру. Правда, заметит, что отчего-то не доверяла ему. Ей был ближе другой эмигрант из России — Александр Либерман, тоже ставший гуру модной журналистики.

* * *

И вот книга закончена. Ее главная героиня — не Шанель, не приехавшие в Париж эмигранты из бывшей Российской империи, а Эпоха, которую они создавали вместе.

Книг о Шанель предостаточно. Потому я, собственно, и не собирался писать о самой Мадемуазель. Детали ее биографии известны, пожалуй, каждому. Хотя было время, когда в Советском Союзе считали, что Шанель — это не фамилия конкретного человека, а лишь название духов. Об этом мне поведала Нателла Тодрия, ставшая первой переводчицей книги о Габриэль Шанель на русский язык.

Еще одним открытием для русскоязычного читателя стали мемуары Миси Серт, которые тоже блестяще перевела с французского Нателла Тодрия. Она рассказала мне, с каким удивлением сама тогда впервые узнала о судьбе ближайшей подруги Коко Шанель, чья жизнь оказалась связана со многими приехавшими в Париж эмигрантами — от Сергея Дягилева до Русудан Мдивани…

* * *

Этой книгой мне хотелось отдать дань уважения и почтить память тех мужчин и женщин, дворян и разночинцев, русских и евреев, грузин и армян, всех тех, кому не по своей воле пришлось оставить Родину, и при этом сохранить трепетную любовь к собственным корням и суметь заинтересовать мир своей культурой.

Москва — Тбилиси — Париж

Игорь Оболенский

www igombolensky.com

«Все наши разговоры сводились к одному: прошлое. Прошлое было подобно запылившемуся бриллианту, сквозь который смотришь на свет, надеясь увидеть игру солнечных лучей. Мы говорили о прошлом, оглядывались на прошлое. Из прошлого мы не извлекали уроков, мы без конца пережевывали старое, доискиваясь виноватых. Собственного будущего мы себе никак не представляли, и возвращение в Россию — в нем мы тогда были уверены — виделось только при весьма определенных обстоятельствах. Жизнь шла рядом, и мы боялись соприкоснуться с ней; плывя по течению, мы старались не задумываться о причинах и смысле происходящего, страшась убедиться в собственной никчемности. Жизнь ставила новые вопросы и предъявляла новые требования, и все это проходило мимо нас. Податливые, мы легко приспосабливались к меняющейся обстановке, но редко были способны укорениться в новом времени. Вопросы, которые мы обсуждали, давно решили без нас, а мы все горячо перетолковывали их с разных сторон».

Из воспоминаний великой княгини Марии Павловны

Летом 1923-го года в небольшом кафе на Елисейских полях сидела женщина. Часы показывали время обеда, но ее заказ, скорее, походил на завтрак — чашка кофе и круассан.

Дело было вовсе не в диете, и это понимали прежде всего официанты, уже насмотревшиеся на обедневших эмигрантов.

Переступившего порог мужчину тут же узнали. В кафе произошло оживление. Каждый старался обратить на себя внимание нового гостя, чьи фотографии не раз появлялись во французской прессе.

Это был великий князь Дмитрий Павлович, кузен последнего российского императора, участник убийства Распутина и близкий друг модельера Габриэль Шанель, о которой вот уже несколько лет говорил весь Париж.

Великий князь, в свою очередь, спокойно оглядел зал и, заметив за одним из столиков даму, сделавшую тот самый скромный заказ, направился прямиком к ней. Спросив разрешения присесть за ее столик, великий князь расположился, и кивнул официанту.

С красивой женщиной он был знаком еще по Петербургу. Мери Шарвашидзе — а дамой была именно она — являлась фрейлиной последней российской императрицы.

* * *

О красоте грузинской княжны ходили легенды.

Популярный в десятые годы прошлого века журнал «Столица и усадьба» поместил на своих страницах фотографию фрейлины княжны Шарвашидзе как знак того, что жизнь в столице, несмотря на мировую войну, продолжается.

Мери любили при Дворе. Из уст в уста передавали историю, которая произошла с фрейлиной, когда она опоздала на панихиду по одному из членов царской семьи. Войдя в зал уже после Николая Второго, что согласно дворцовому этикету было недопустимо, Мери справедливо ожидала гнева государя. Но тот, увидев ее, смог сказать только одно: «Грешно быть красивой такой».

После переворота 1917 года из Петрограда Мери Шарвашидзе вернулась в Грузию, которая до 1921-го года сохраняла независимость. Здесь она вышла замуж. Ее мужем стал бывший флигель-адъютант императора Николая Второго Георгий, Гигуша, как все его звали, Эристави.