Джек на Луне - Татьяна Русуберг

Отвечал я односложно, давая понять, что хочу только одного — чтобы от меня отстали и дали спокойно пожрать пирога. Но мама явно задалась задачей произвести впечатление на потенциального жениха, в том числе за мой счет.

— О, Себастиан, — трещала она, — он так быстро выучил язык! И вообще, мальчик удивительно талантливый. Увлекается космосом, звездами. Ты бы видел, какие книги он читает! Мне в них ничего не понять, даже на русском. Мечтает стать космонавтом!

— Как интересно, — кивает с важным видом надутый тип. — В детстве я тоже очень любил наблюдать за звездами. Помню, отец подарил мне телескоп…

И понеслось. Да мне-то фиолетово, за чем ты там наблюдал, когда я еще не родился — за птичками или за спальней соседей. Главное, вы меня не трогайте. Но нет, как же! Маме все неймется:

— Вот он и сейчас доклад о космосе пишет. Один. В группе-то с ним одни оболтусы и хулиганы, учиться никто не хочет. Вот он и работает за всех.

— Правда? — и снова серые глаза щурятся на меня, будто обнаружили лазейку в законе по налогообложению. — А о чем именно ты пишешь?

— Об "Аполлоне 11", — бросаю я, чтобы Сева отвязался. Обычно достаточно бывает упомянуть что-то, о чем даки ничего не знают, чтобы они отвяли.

— А-а, первый человек на Луне, — понимающе кивает Себастиан. — Огромный скачок для человечества.

Этого я не ожидал. У меня даже рот открылся, и пирог чуть оттуда не выпал — вот смеху-то было бы! А этот гад сидит, губы в улыбочке растянул, и тут еще мама ему голову на плечо. В общем, я психанул.

— Между прочим, — говорю, — это еще неизвестно, кто куда скакал. Может, — говорю, — америкосов вообще на Луне и не было. Они, кстати, сами так заявили. А всем просто показали красивый фильм. И хомячки поверили.

Взял зажигалку и пошел на лоджию. Типа покурить. Ливень только меня и дожидался. Хлынул так, что под крышу залетало. Пришлось позакрывать окошки, только щелку для дыма оставить. Мама сигареты не одобряла, так что делал я это больше ей назло. Думал, прибежит, начнет разбираться, Сева и свалит от семейки со стаканами и дурными привычками. Но она осталась.

Музыку, видно, подкрутили, потому что она стала пробиваться через шум падающей на крыши воды. За запотевшим стеклом плавно двигались в такт блюзу две тени — длинные в свете свечей и редких молний. Я щелчком отправил окурок в мокроту. Когда это мама в последний раз танцевала? И если она танцует — значит, ей хорошо? С ним хорошо, с этим адвокатом? И чего мне теперь делать? Тут сидеть, пока он не уйдет, или пока меня молнией не треснет? Или зайти в тепло и чувствовать себя дебилом?

В пластиковую перегородку лоджии что-то стукнуло. Я вздрогнул и чуть не слетел с табуретки: в окно сунулась волосатая лапа соседа.

— Эй, огонька не найдется?

По ходу, дождь и турецкий темперамент остудил. Я молча вложил в смуглые пальцы зажигалку. Рядом шумно затянулись. Блин, глючит меня, или у соседа курево с чудо-травой? Поразмыслив, я робко высунул нос в щель:

— Не угостишь?

Перед моей физиономией возник подмоченный дождем "фак".

— Рано тебе еще, — закашляли за перегородкой.

Мля, кругом облом. И вот именно этот момент мама выбрала, чтобы шагнуть на балкон и радостно сообщить:

— Жень! Себастиан приглашает нас в Обсерваторию!

В обсерваторию мы в тот раз так и не попали. Конечно, мама потом сказала, что это я во всем виноват. В общем, отчасти оно, конечно, так. Но только отчасти. Потому что я же не специально! И вообще, не надо было человека доводить.

Пилить мать меня начала еще тем вечером. На следующий день вернулась от знакомых тетя Люся, и после школы они продолжили — уже в два смычка.

— Наркоман! — стонала ма, капая сердечное в чашку с котятами. — Где ты достаешь эту дрянь? И откуда у тебя на нее деньги?

— Раз уж тебе обязательно надо было обкуриться, — нехорошо блестела золотым зубом тетя Люся, — то почему в такой день? Ты же мне обещал! — и замахивалась поварешкой.

Я пытался уклониться от орудия женской мести и объяснял про соседа. Мне не верили и даже вещи перерыли — всю синюю спортивную сумку, в которую я покидал свое добро, когда мы среди ночи от Бо уматывали. Конечно, ничего не нашли. Что я, дятел, что ли, дурь дома хранить? Особенно после того, как Бо однажды спер у меня косяк.

— Нет, ты признайся, это сосед тебе продает? — наседала на меня тетя Люся, не забывая помешивать борщ. — Знаю я их, этих муслимов. Алкоголь не пьют, свинину не жрут, а как гашиш-анаша, это вам пожалуйста. Это он, чурка-паразит?

— Он не продает, — оправдывался я. — Он просто сам вчера курил. Это его ма унюхала, я тут ни при чем.

— Да, и в прошлый раз ты тоже был ни при чем, — мама, задыхаясь, привалилась к стене и закатила глаза. — И анализы, конечно, соврали. И шины герру Хольсту ты не прокалывал. Они сами лопнули. Все четыре сразу. И на капоте его машины ты не писал: "Расист". С двумя "С".

— С двумя — это не я, — устало объяснял я, косясь на испускающий облачка вкусного пара суп. — Уже сто раз вам это говорил. И вообще, я с тех пор — ни-ни. Только Хольст этот и правда расист, он к сестре Мемета и другим девчонкам цепляется, которые в платках.

— А тебе-то что? Ты разве в платке? — поучала тетя Люся, шаря в шкафу в поисках соли.

— Нет, но если бы я пришел в платке, то этот гомофоб точно бы…

— Люсь, у тебя валерьянка еще осталась? — простонала мама, щупая себе пульс. — Я не выдержу этого, точно не выдержу.

— Не все так плохо, Катюш, крепись, — повариха энергично затрясла солонкой над борщом. — Себастиан этот ведь ничего не заметил? Не заметил. Вас в Планетарий пригласил?

— В Обсерваторию, — поправила ма.

— Пригласил, — подытожила теть Люся, убавляя огонь под кастрюлей. — Значит, главное, чтоб твое чадо в субботу не напортачило. Слушай, а может, Женьку вообще с собой не брать?

— Ну как же не брать, — отмахнулась мама. — Это ведь ради него Себастиан все затеял. Приятное хотел обормоту сделать. А у моей бестолочи одно на уме…

Ну, в общем, как мне было не свалить при таком раскладе? Даже борща не поел, а я его жуть как люблю. Хорошо хоть дождь больше не шел, только лужи везде подсыхали. На улице — ни души. Ужин, дело святое. Только за приоткрытыми окнами первого этажа ложки-вилки брякают. Я закурил, чтобы приглушить голод, и поплелся к путям.

Каждый день я этой дорогой ходил в школу, чтобы срезать напрямик, через железку. Конечно, на той стороне специально для таких находчивых поставили высокий забор-сетку, но я наловчился через него лазить. Все лучше, чем крюк в пару километров, особенно когда у тебя даже велика нету. Сейчас, правда, в школу я не собирался. Свернул у путей влево и побрел вдоль промзоны.