Отражание - Анkа Б. Троицкая

которым можно поговорить и даже поспорить. Правда Добровольский все время врал, что бутурброды достает не те, которые делал, и что он ещё выяснит, кто с ним шутки шутит.

Как вы можете представить, лаборатория изобиловала зеркалами. С прошлым надо было быть осторожнее, поскольку недавно приобретенное зеркало раньше могло быть где угодно. Конечно, такие путешествия ограничивались пределами самого старого в мире зеркала, но его еще надо поискать. Пока мы провели несколько близких походов в прошлое в пределах месяца, но Добровольского мы готовили к дате двадцатитилетней давности. Результат должен был стать темой сразу нескольких диссертаций для защиты в научном совете. А как же? Для дальнейших работ нужны были солидные средства.

Прошлое менять рискованно, мы решили ничего в нём не трогать и стараться быть предельно внимательными. Добровольцев должен был просто походить, погулять, ни с кем не вступать в контакт, даже в магазин не заходить, а просто подобрать кем-нибудь брошенную газету и вернуться. Сравнительно свежая и, главное, подлинная газета с той датой должна была стать отдельным объектом анализа. Местом для Рамы стало старое зеркало в вестибюле самого института, из которого Добровольский должен был выйти в шесть утра, дождаться рабочего времени и покинуть здание. Затем — по возвращении перед закрытием института — затаиться, а когда в здании снова будет пусто, для него откроют Раму часов в семь вечера. Он должен уже стоять перед зеркалом в пустом вестибюле, готовый войти назад, в своё время. Днём Добровольский не должен был никого смутить, так как в то время он у нас ещё не работал. Фирменная карточка «посетитель» на груди сомнений вызвать не должна. Если вдруг он по каким-то причинам не сможет попасть обратно в институт или опоздает к закрытию, был подготовлен запасной вариант возвращения. Добровольскому вручили домашний адрес профессора Данаева со старым ключом, у которого в коридоре уже много лет тоже висит большое старое зеркало и где теперь установлена соответствующая аппаратура. И хотя двадцать лет назад там жила никому из нас не знакомая семья его брата, в ночное время они все будут спать, а сам профессор сможет принять Добровольского в случае неудачи с институтом.

Пришел долгожданный день эксперимента. Профессор уехал домой, как всегда спокойный и уверенный. Мы приготовили всё необходимое, одели Добровольского в курточку “по моде”, снабдив его по-походному бутербродами и маленькой аптечкой на всякий случай. Не шуточное дело — в прошлое путешествовать.

Приборы работали беззвучно. Я, как ответственный за физиологические факторы, в последний раз измерил Добровольскому давление и проводил к зеркалу. Стекло оставалось твердым по углам, тогда как в центре начало морщиться по спирали, искажая наши отражения. Это, конечно, был иллюзорный эффект, но его еще предстояло объяснить.

Добровольский побледнел, когда появилось первое отверстие размером с пуговицу и принялось расти, окатывая края портала ртутно-образными наплывами. Сотрудники за нашими спинами медленно увеличивали нагрузку излучения до максимума. Вот в дыре уже снова стало видно сумрачное помещение этого же зала, а портал вырос до размеров экрана телевизора. Между тем вестибюлем и этим стекла больше не было. Да и вещи в зеркале больше не были отражением. Они были настоящими, то есть правое было правым, а левое — левым. Только всё было двадцатилетней давности. По другую сторону зеркала, рядом с рамой появилась старая урна с пепельницей, которую убрали четыре года назад по новым правилам для курильщиков. Оставалось только пролезть в эту дыру, не задев краёв “Рамы”, так как это обычно ломало аппаратуру или вызывало трудно устраняемые помехи.

— Ну, приятного похода! — сказал я и приготовился подсадить Добровольского. Зеркало было высокое и край Рамы доходил ему до бедра.

— Я не могу! — неожиданно пискнул наш пилот.

— Что?

— Не могу я… — В этот раз его голос, наоборот, стал хриплым. Я увидел в нем неожиданную перемену. Теперь он стоял в холодном поту и с глазами, остекленевшими от страха. — Понимаешь ли, о своих подумал и…

— Брось, ты же готовился. Давай, иди! — Я хлопнул его по спине.

— Нет, Паш. Нет! Ребята, простите. Не за себя боюсь, но…

— Ну что вы там? — застучал в стекло операторской наш инженер, — Время! Восемь секунд до кристаллизации!

Провалим эту попытку, второй долго не будет. Слишком много электроэнергии на нее уходит. Я взял Добровольского за руку — пульс, явно, за сто.

— Паш, иди ты, — выдавил из себя он и сбросил куртку с экипировкой.

Я понял, что мне его не переубедить, схватил куртку и прыгнул в Раму. Я обернулся. Зеркало уже сморщилось, запаялось, и гладкое холодное стекло отразило мое хмурое лицо.

— Трус! — сказал я своему отражению, обращаясь, однако, к Добровольскому, который уже не мог меня услышать. Он остался позади. Вернее — впереди. В будущем, если смотреть отсюда.

Я оглянулся в пустом институте. Всё было живым и таким настоящим. Пахло пылью, мокрой тряпкой уборщицы. Никаких особенных чувств, кроме волнения. Не верится, что это 1993 год. Я подошёл к окну. Так и есть. Деревья у входа и по аллее меньше, ниже. Нет новенького магазина по ту сторону улицы. А сломанная года три назад старая водонапорная башня еще стоит. У фонтана меньше трещин, асфальт старый, машины устаревшие, — их не так много, а тем более иномарок. В город пришло утро, люди скоро начнут отключать будильники, умываться, хмуро готовить завтраки и расходиться по своим делам и рабочим местам.

В восемь часов я услышал, как вахтер, наш нестареющий “ключник” Андрей Андреич открывает дверь. Я потихоньку поднялся по лестнице на третий этаж и скрылся в туалете, надеясь, что сам вахтер, в случае нужды, воспользуется удобствами этажом ниже. Когда коридоры наполнились голосами, я надел куртку, вышел, не поднимая ни на кого глаз, и быстро прошел мимо сотрудников, расходящихся по лабораториям и кабинетам. Не хотелось бы, чтобы меня узнали и спросили про седеющие виски. И тем более, я не хотел бы столкнуться с самим собой. Я прошел мимо вахты, отметив про себя, что ключник Андреич всё-таки выглядит если не моложе, то крепче. Он не такой седой, и я, оказывается, забыл, что он раньше был рыжим. Я вышел из института через главный ход на улицу, которая показалась мне немного шире. Ну конечно, — деревьям вдоль неё ещё предстояло разрастись. Я глубоко вдохнул городской воздух. Так довольно благополучно начался мой эксперимент.

Сначала я только бродил по тротуарам, не замечая утреннего осеннего холода. Как всё-таки город изменился за эти двадцать лет. В чем-то помолодел, в чем-то постарел. Вот, например, свеже-оштукатуренный кинотеатр. Со