Я (почти) в порядке - Лиса Кросс-Смит

помешалась и каждый встречный теперь будет похож на Джоэла? Волосы у Моста были растрепанные, она тут же представила, как дурацкий новый хвостик Джоэла хлещет ее по лицу.

Талли заметила, что под байковой рубашкой у него надета белая майка, из-за ворота торчит золотая цепочка. Позже она еще раз спросит, как его зовут, а может, и сам скажет, если его разговорить. С клиентами она применяла один и тот же метод – с теми, которые являлись на час раньше, а потом зажимались, оказавшись в кабинете. Которые говорили о матерях, но не отцах. Которые говорили обо всех, кроме себя самих. Иногда она гасила свет и, если клиенты хотели, включала тихую классическую музыку. Сюиты для виолончели Баха действовали обезоруживающе. Еще Шопен, Моцарт, Лист, Гайдн.

Миндаль в черном шоколаде и леденцы лежали в вазе из палисандрового дерева, сделанной руками индийских женщин. Она приобрела для клиники несколько таких, а вырученные деньги пошли на борьбу с секс-торговлей. Она дала себе слово пожертвовать на это денег снова, как только окажется перед компьютером. Бедные девочки. А вдруг Мост был одним из тех жутких типов, которые девочек покупали? Те парни могут быть где угодно. От этой мысли ее мутило.

Она считала, что прилично разбиралась в людях, когда полагалась на свою интуицию. Она пристально посмотрела на него, чтобы почувствовать исходящую энергию, попыталась решить, действительно ли у него лицо человека, хотевшего умереть. У него были добрые карие глаза с красноватым древесным оттенком. Она представила кедр – это был ее любимый аромат. На их последнюю годовщину свадьбы она купила Джоэлу дорогой одеколон с нотками кедра. Использовав его один раз, он решил, что не сможет им душиться, так как весь им пропитался. «Он потом был везде», – пожаловался муж, а она подумала: «В этом весь смысл». Ей нравилось, как от него пахло в тот день, когда он весь им пропитался. Дома до сих пор стояла бутылочка: стеклянный прямоугольник цвета освещенного солнцем бурбона. Она хотела бы подарить его Мосту и сказать, что аромат кедра подходит к его глазам. Может, он бы понял, что это значит. Может, его чувства тоже питают друг друга, просачиваются наружу, оставляют следы. Подобно тому, как от дождя она становилась серо-голубой, и как этот цвет отдавался у нее во рту приторным вкусом голубики.

В кофейне было тепло и многолюдно, кто-то уткнулся в мобильник, ноутбук или книгу, кто-то занимался своими детьми, парнем или девушкой, кто-то проводил время с друзьями или просто ел пирожное и пил капучино. Она с удовольствием купила бы ему кофе и перекусить, если он был голоден. Были ли у Моста деньги? А мобильник?

– Ну как, выпьешь кофе – я угощаю? Может, хочешь колу или молоко? – спросила Талли, когда они вместе шли к прилавку. Его ботинки скрипели, с рукавов куртки стекала вода.

– Я выпью кофе, – кивнув, сказал он.

– Черный?

Он снова кивнул. Она убеждала себя, что его пугающую улыбку она просто выдумала. Здесь, в кофейне, он ее не пугал. Глаза его были внимательные, с морщинками возле уголков. Ему определенно не двадцать. Точно за тридцать. Похож на курильщика, хотя запаха не было. «Энергия курильщика» – она ее хорошо знала. У ее мамы был тяжелый случай.

Она не могла даже послать сообщение лучшей подруге Айше, у которой в этот раз с четверга по воскресенье был за городом выездной семинар-«отключка» по йоге. Талли раздумывала, не написать ли брату, Лионелу, – сказать «привет» и невзначай сообщить хоть кому-нибудь, где она, на всякий случай. Но она не могла рассказывать ему о Мосте. Он бы сильно рассердился. Говорил бы о ее очевидной по прошедшей неделе беспечности – она приехала к нему, припарковала машину на крутой подъездной дорожке и забыла поставить на ручной тормоз. Выйдя от брата, она увидела, что машина скатилась по дорожке вниз, в траву, едва не задев посаженных перед их домом деревьев. «Ты иногда так беспечна», – сказал тогда старший брат. Но Талли беспечной не была. Лионел, сам перфекционист до мозга костей, не давал никому права на малейшую ошибку. Нередко мать и брат говорили то, о чем можно было промолчать. Обидные вещи. В том числе из-за этого Талли и стала психоаналитиком – чтобы помогать людям быть добрее к себе и к другим. Чтобы сделать мир безопаснее, ласковее для всех.

Однажды, когда десятилетняя Талли мирно играла в своей комнате и мурлыкала песенку, мама назвала ее одинокой девочкой. Она этого не забыла. Зачем было говорить ребенку эта ужасную вещь? Вдруг кто-то когда-то назвал одиноким мальчиком Моста?

– Съешь чего-нибудь? Это пойдет тебе на пользу, – предложила она. У прилавка, поприветствовав бариста, она заказала два кофе. Мост изучал выпечку за стеклом. Не дождавшись ответа, она заказала два традиционных тыквенных пончика – они были последними. Она заплатила и пошла к специальной стойке с добавками, где налила себе в кофе соевого молока и положила темного сахара. Мост шел следом, они нашли столик. Сидели они в углу, рядом с колонной, обмотанной быстро мерцающими огнями, сияние которых смягчало очертания предметов и людей. Он снял куртку. Поблагодарил за кофе, за пончик.

Рубашка, кажется, не намокла. У него были красивые руки, широкие квадратные плечи. Светлая рыже-коричневая бородка сочеталась с веснушками. Он пригладил мокрые волосы, убрав их со лба, закатал рукава рубашки. Она ждала, когда он примется за кофе. Как только он отопьет первый глоток, можно начинать. Это был сеанс терапии, знал он об этом или нет. И пусть рассчитывает на то, что она будет задавать много вопросов. Они познакомились при необычайных обстоятельствах, и это их связывало. Он отпил кофе, отломил и съел кусочек пончика. Ел он аккуратно, стараясь, чтобы крошки оставались в тарелке.

– Как ты себя чувствуешь? – спросила она.

– Мне нужно принять лекарство, – прожевав и проглотив, сказал он.

Антидепрессанты? Так вот в чем дело. Химический баланс в мозгу нарушен, а лекарство его наладит. У нее были клиенты, переставшие пить лекарства, которые осознавали, насколько им необходимы выписанные препараты, лишь получив серьезный сигнал тревоги. Стал ли мост сигналом для Моста? Она может поехать с ним за препаратом, купить его.

– Где твои лекарства?

– В рюкзаке, – опустив взгляд к ногам, сказал он и продолжал есть. Она последовала его примеру и откусила пончик, полакомиться которым она позволяла себе лишь изредка, а сегодня, очевидно, был особый случай. Крошки прилипали к пальцам, она смахивала их на тарелку.

– Можно купить бутылку воды. И… э-э… тебе есть где остановиться? Как ты думаешь, тебе не нужно в больницу? Могу отвезти, – предложила она. Она могла кое-кому позвонить. У нее были связи. Врачи, пожарный, живший раньше по соседству. Она могла бы собрать небольшой отряд спасателей. Ведь его нужно спасать!

– Антигистаминные таблетки. От аллергии, – отпив еще кофе, пояснил он. Типа, «ну полно, тетя, зачем мне в больницу за лекарством от аллергии? Вы сходите с ума, но я в порядке. Пожалуйста, не сходите с ума, дайте спокойно допить темный напиток».

– Ну, я имею в виду, из-за моста. – «В больницу, потому что ты собирался сигануть в бездну. Вот почему».

– Это было тогда. Сейчас все иначе.

– И все же, думаю, важно это обсудить, тебе не кажется?

– Я не из этих мест. Моя семья из Клементины, – сказал он. Талли слышала о таком, знала, что это был городок в юго-восточном Кентукки, примерно в трех часах езды.

– Ты наполовину темнокожий? Не думаю, что в Клементине много таких, как мы, – подавшись вперед, сказала Талли. Она никогда раньше не видела таких лиц, как у Моста. В нем было намешено много всего: густые, как у Кеннеди, русые с рыжиной волосы.

– Бабушка была темнокожей. И да, ты права. Нас там немного, – согласился он.

Ее порадовало, что он сообщил ей что-то о семье, и нравилось, как он дул на кофе и на его поверхности появлялась рябь. Нравилось смотреть, как он доедает пончик. В голове роились мысли. Меньше часа назад этот