Игра в куклы - Магнус Йонссон

Он глубоко вздохнул.

– Окей, считай, что я уже в пути.

Ощущение покоя, которым он только что наслаждался, исчезло. В то же время он знал, что Эрик не стал бы звонить, если бы дело не было действительно серьезным. Значит, это нечто выходящее за рамки привычной гадости, с которой им приходится сталкиваться.

Он пошел к зеленому домику, построенному когда-то его отцом. Там была даже ниша с кроватью, что противоречило уставу садово-огородного кооператива, запрещавшего ночевать на дачах. Он подкрутил громкость, чтобы услышать хотя бы последнюю песню диска, а потом спрятал проигрыватель под кухонный стол, чтобы его не видно было в окно. Он глянул в зеркало, которое висело над раковиной и умывальником на внешней стене дома. По сравнению с музыкой, которую он только что дослушал, сам себе он не казался оригинальным.

Не слишком короткие русые волосы, которые он подстригал сам. Старые джинсы, застиранная рубашка и вконец растоптанные кеды. Ни тебе ретро-панк, ни седермальмский винтаж. Просто скучная одежда. Хотя он ведь и не планировал ничего, кроме свободного дня в саду. Вообще, и в других случаях его стиль одежды никак нельзя было назвать продуманным.

Если бы кто-нибудь проходил за забором его огорода, то мог бы удивиться этой странной картине. Мужчина средних лет, он же комиссар уголовной полиции, стоит между только что посаженной картошкой и посеянной морковкой и слушает совершенно непонятную музыку, смесь панка и клезмера[2]. Такая картина, скорее всего, не совпадает с представлениями о том, как должен вести себя настоящий владелец дачи. Не исключено, что и в уставе кооператива прописаны параграфы о запрете громкой музыки, подумал Рикард. Но он не собирался это проверять. Да, его музыкальный вкус, а в особенности его фанатический интерес к старому панку, явно выделял его на фоне «среднестатистического» показателя, отличая от большинства. Во всех остальных отношениях, по его собственному мнению, он чаще всего был обыденно-банальным, «средним».

Он уже давно перерос того буйного и восстающего против порядков подростка, каким когда-то был. Что-то в его характере поизносилось, что-то отполировалось. Он не тосковал о себе молодом и особо на эту тему не раздумывал. Все это было в другое время. То время было и прошло. Ему нравилось жить так, как живет «средний Свенссон». Нравилась его работа. Правда, все то ужасное, с чем он сталкивался в силу профессии, ему стало тяжелее переносить после рождения сына пять лет назад. Но существование сына, его Эльвина, было тем, что его держало. Тем, что дарило ему счастье и радость в повседневности. Хотя, конечно, ему хотелось бы встречаться с сыном чаще, а не только по выходным два раза в месяц.

Его вполне устраивал и его закончившийся брак с Марианной. Только после развода он понял, что именно было не так. То, что было очевидно кому угодно. Сверхурочные. Работа по выходным и праздничным дням. Экстренные вызовы. На нем лежала вся ответственность за расследования. Никого другого не было, на кого можно было бы свалить вину, если что-то пошло не так. Однако тот факт, что его ценили на работе, был слабым утешением в семье. Семья оказалась на последнем месте в списке приоритетов. И не один раз, а много. Он пытался это как-то компенсировать. Проводил время с сыном. И не просто так. Это их совместное время было действительно «качественным», по определению психологов. Он готовил ужины. Думал, что они с Марианной были равноправны, по крайней мере, в кухне. После развода он понял, что она это воспринимала не так – и она была права. Именно она всегда прикрывала тылы, готовила паста-салаты и бутерброды, когда сын отправлялся в походы со школой, быстрые ужины в будни с мясными тефтельками или спагетти, да и все остальное, когда не было времени на то, чтобы готовить что-то вдохновляющее, креативное или шикарное. А сам он готовил, когда был свободен. И тогда это были колоссальные, экзотические проекты: варка по несколько часов, рыба, маринованная в соке лайма, или молодая картошка, сваренная с морской солью, как это делают на Канарских островах. Все было продумано, к блюду подавалось нужное вино или пиво сезона. Эти роскошные обеды были, естественно, весьма популярны среди друзей, но, как Рикард понял намного позже, способствовали углублению трещины между ним и женой. Эти приемы устраивались ради удовлетворения его собственного эго, а не ради равноправия. Этот контраст между буднями и теми редкими случаями, когда он был дома, стал слишком велик.

Он закрыл дачу, положил металлическую пластину на дверь и навесил большой амбарный замок. Вообще-то солнечное воскресное утро в мае месяце – самое, наверное, неудачное время для кражи, да и все соседи тут и заняты посадками. Но домушники-наркоманы, залезающие в чужие квартиры и дачи района, вряд ли задумываются о стратегии или тактике совершения краж.

Рикард спустился по тропинке почти к самой воде и пересек широкий газон. Пока что на траве успели расположиться в основном семьи с детьми. Но если погода продержится, то скоро сотни людей – чаще всего молодежь – будут осаждать эти травянистые склоны с пластиковыми пакетами из «Сюстембулагет»[3], наполненными банками теплого пива «Норрландс Гульд» и сидра «Коппарберг». Уже сейчас ему была видна группа скинхедов, оккупировавших один из деревянных столов парка. Откуда они взялись, недоумевал он. Уже много лет он не видел бритоголовых в башмаках со стальными носами. Теперь расисты одеваются в костюмы, заседают в Риксдаге и заняты тем, что подают в парламент предложения, суть которых сводится к тому, что только этнические шведы имеют право представлять Швецию на Евровидении или появляться на телеэкране в качестве Люсии. В то же время он был вынужден признаться самому себе, что и его коллеги, полицейские, не были свободны от подобных взглядов. Часть скинхедов, которые были активными в те веселые девяностые годы, сменила интересы и, не дай бог, стала полицейскими. Как тот идиот, «Дядюшка Синий», блогер из полиции в Мальме, писавший о своем презрении к женщинам, гомосексуалам и иммигрантам[4].

Больше всего в этой истории его раздражало то, что люди могли и вправду подумать, что Рикард и его коллеги разделяли позицию блогера, получившую огласку в сети. Он знал, что люди могут чересчур поспешно обвинять всех полицейских за взгляды, которые выражает лишь горстка подонков, особенно когда им суфлирует медиа. Так и получилось, что образ тупых, размахивающих дубинками мачо-полицейских продолжал существовать и дальше. Хорошо, что хоть начальником полиции назначили бывшего любителя панк-стиля, для разнообразия.