Последний день лета - Андрей Михайлович Подшибякин

— Как вампиры, понял, — важно кивнул Крюгер. Он уже решил для себя, что превосходно разбирается в бандитских положняках и постановах, а постороннего и незнакомого Амела воспринимал как старшего друга, с которым давно не виделся. — Ладно, погнали, хватит жопы мять.

В пути стало веселее — намеченная цель и перспектива скоро оказаться дома отвлекали от жары, ран и окутавшего всех мутного настроения. Крюгер привычно забегал кругами, иногда припадая на разодранную ногу, и начал длинный запутанный рассказ о боевике, который он недавно посмотрел по видаку в гостях у одного пацана с Александровки, вы его не знаете.

— Там, поняли, Брюс Ли приезжает в Россию, на него сразу нападают черные ниндзи, а он такой…

— Витя, ты, по-моему, придумываешь, — перебил Пух — единственный, кто прислушивался к истории. — Нет такой кассеты.

Аркаша был уверен, что они заблудились. Танаис перетек в соседний поселок Недвиговку («еще более жопная жопа», цитируя Костю Каратиста), но пейзаж не поменялся — такие же покосившиеся домики, бесконечные заборы и скелеты деревьев. С момента, когда друзья покинули краеведческий музей, им на глаза не попалось ни души; от жары попрятались даже наглые недвиговские дворняги и полудикие коты. Молчали даже птицы — это обстоятельство почему-то нервировало Пуха особенно сильно.

— Ой, Пухан, отвали. Отвечаю, он по-русски, слышишь, не говорит, такой этим ниндзям руками показывает, типа, а ну, сюда подошли…

— Так ниндзи русские, что ли? — не унимался Аркаша.

Крюгер на секунду залип, после чего взорвался:

— Да вот не похуй тебе?! Русские, армянские!.. Там по сюжету, понял, неважно. Так вот, а они такие…

Идущие чуть впереди Шаман и Новенький остановились у очередного забора. Этот был крепкий, высокий и свежепокрашенный; за ним виднелся основательный двухэтажный особняк из красного кирпича — декоративная башенка, спутниковая тарелка на крыше и коробка кондиционера в окне второго этажа. Кондиционеры были таким же элементом бандитского шика, как кожаны и «бэхи», — даже в Ростове мало кто мог позволить себе такую роскошь, что уж говорить о жопной жопе.

— По ходу, вот Амела дом, — сказал Шаман.

Новенький рассматривал ту часть особняка, что возвышалась над забором.

— По ходу или точно?

— По ходу, точно.

Сашу мутило. В ушах колотили молотки, глаза закрывались — он не чувствовал себя так плохо даже после нокдаунов.

Подошли Крюгер с Пухом.

— Шаманчик, стучи уже, кайф домой, — Крюгер забыл про своих ниндзя и переключился на скорую встречу с Амелом.

Тот пару раз стукнул по воротам и удивился, насколько вялым вышел звук — сил не было даже поднять руку.

Ничего не произошло.

Разозлившись на себя, Шаман ударил сильнее.

Ничего не произошло. Не открылось окно, не лязгнула входная дверь, не донесся вопль «кто там?». Особняк словно вымер.

— Так я и знал, — выдохнул Новенький. — Пошли обратно.

— Да стой, это ж Амел, он скотина та еще. По ходу, вчера до утра в «Петровском» барагозил. Сейчас раздуплится.

Ресторан «Петровский причал», располагавшийся на левом берегу Дона неподалеку от Ворошиловского моста, был местом центрового бандитского движа — «Диснейленд» для взрослых, где жарили мясо, варили раков, наливали водку «Абсолют» и даже давали стрельнуть холостыми из корабельной пушки. Тем гостям заведения, кто к концу вечера не мог стоять, приносили раскладушки прямо в обеденный зал — проспавшись, на следующее утро они садились опохмеляться, а дальше слово за слово вечеринка заходила на второй, а иногда и на третий круг. Амел, естественно, был завсегдатаем — да и кто из криминальной верхушки Ростова им не был?

— Ща, пацы, я его разбужу, — Крюгер сатанински рассмеялся, взял разбег и с грохотом ударил ногой по металлическим воротам.

Как по сигналу, открылась калитка и за ней образовался огромный заспанный детина в трениках и майке-алкашке. Он чесал опухшее небритое лицо и непонимающе смотрел на коричневый след, оставленный на воротах крюгеровским кроссовком. Лицо Амела (а это был именно он) начало принимать сначала осмысленное, а потом и бешеное выражение. Наблюдавший за этим процессом Шаман щелкнул пальцами, обращая на себя внимание детины, и быстро сказал:

— Слышь, Амел. Дело есть.

Объясняться и даже здороваться он не собирался — в бригаде был свой кодекс вежливости, согласно которому брат Шамана Большого имел на это полное право. Это был первый (и, как он надеялся, последний) раз, когда Саша воспользовался своей привилегией. Амел перевел на него взгляд и вдруг замер.

— Слышь, ты иди, — хрипло сказал он, закашлялся и длинно плюнул на землю.

— Куда иди?! Ты охуел, что ли? — взорвался Саша. — Я Шамана брат, не узнал?

— Узнал, узнал. Иди, говорю.

С этими словами Амел сделал шаг назад и с лязгом закрыл калитку. Друзья ошалело переглянулись. Шаман, от злости забывший про порезанный палец, рявкнул:

— Да он, по ходу, вообще перепутал!

— Да может, с бодунища не втыкает, — авторитетно объяснил Крюгер, ни разу в жизни алкоголя не пивший.

— Ребят, пошли отсюда, что-то мне не нравится это всё, — встрял Пух.

— Тебе, понял, никогда ничего не нравится. Шаманчик, отойди, я с вертухи въебу!

Крюгер принял боевую стойку ниндзя и начал было заносить ногу для нового удара по воротам, как калитка опять распахнулась. В проеме образовался Амел, державший пистолет.

ТТ, вяло подумал Новенький.

— Амел, Амел, ты чего?! Диман? — затараторил Шаман, от испуга вспомнивший настоящее имя бандита. — Гасись, Диман, не кипешуй…

Амел выстрелил.

Танаис

1942 год

Оно слышало гром и лязг — наверху двигались, горели и умирали огромные железные машины, созданные для убийства.

Оно улыбнулось, представив вкус изощренных разумов, способных на создание таких машин.

Оно спало.

27

Пыхтя и обливаясь слезами (точнее, ими обливался только Пух, но все остальные были готовы вот-вот к нему присоединиться), они бежали в сторону реки — того самого Мертвого Донца, о котором рассказывала на уроке Ольга Васильевна. Крюгер зацепился за корягу, упал и покатился, заливая пыльную землю кровью из опять содранной раны на ноге.

— С Амела, суки, спрос будет, — бешено сказал Шаман, останавливаясь и поднимая Витю. Он оглянулся в сторону, откуда они прибежали, — погони не было.

Пух опустился на бревно. Его трясло так, что был слышен стук зубов.

— Я… В меня… Ребята, в меня никогда