Жизнь взаймы. Как избавиться от психологической зависимости - Ирина Млодик

Никита с того дня писал ей каждый день, и они, конечно, регулярно перезванивались. Их сплотила невыполнимая задача: подготовить Таниного отца к поездке. Она даже как-то спросила Никиту: будь он на ее месте, отпустил бы он своего отца? Никита замолчал на какое-то время, а потом глухо сказал в трубку: «Я бы многое отдал за то, чтобы у меня была сейчас такая возможность: от чего-то отговаривать своего отца. Не знаю, удалось бы мне, но я был бы рад шансу хоть что-то обсуждать с ним». В этот момент Тане очень захотелось обнять его, она растерялась от такой его неловкой беспомощности и страшно жалела, что затеяла этот разговор. Получается, что теперь ей нужно извиняться за то, что ее отец еще жив. Она всегда испытывала вину перед теми, кто рано лишился родителей: перед Ларкой, перед Никитой вот… Разве она виновата, что ей досталось чуть-чуть больше детского счастья: папа и мама еще с ней.

Когда она снова приехала навестить отца и принять окончательное решение, Никита посмотрел на нее прямо, без всякого смущения, и сказал:

– Как врач я бы никогда на это не пошел. Как врач я по-прежнему против. Но… ты убедила меня, что это лучший для тебя и Павла Сергеевича выбор – поехать. Я готов вместе с тобой нести ответственность за последствия нашего решения.

В доме Вознесенских назревала буря. Таня давно ощущала, что тучи сгущаются. Егорка жутко нервничал, когда они занимались, реагируя бурными воплями на каждую свою ошибку. Таня, конечно, давно привыкла к его истерикам и знала, как успокоить, приструнить, вернуть в рабочее состояние. Но иногда ей самой хотелось затопать ногами, заорать: «Что тут у вас происходит?»

Майя Викторовна была на съемках уже второй месяц, приезжала лишь изредка, измотанная и потерянная. Егор в такие дни был невнимателен, стремился побольше побыть с мамой. Она уезжала – он истерил, но через три дня «становился человеком». Хватало его на неделю или дней десять, а потом он опять становился невыносимым. Таня приспособилась к этим циклам Егоркиного страдания. Но к концу октября явно стало происходить что-то еще.

Приходя, Таня всегда пересекалась только с Зулмой – хозяйкой по дому, как ее называли здесь. Зулма, щуплая, некрасивая таджичка неопределенного возраста, была по-провинциальному добра и общительна, она отлично готовила, стирала, гладила, ухаживала за цветами. Временами казалось, что она единственная, кому небезразличен этот большой, гулкий, до конца так и не обжитый дом. Благодаря ее стараниям хотя бы создавалось ощущение, что здесь живет семья: пахло свежим бельем, пахло лепешками, которые так любил Егорка, на подоконниках и даже в саду, несмотря на осень, цвели какие-то цветы, на кухне негромко играла музыка (таджичка предпочитала радиостанцию «Европа плюс»).

Ее хлопоты сглаживали ощущение тревожной пустоты этого дома, где никогда не собрались все вместе за столом, еще ни разу не справлялись праздники – все разбредались по своим комнатам, и только топот Егорки, который любил «заняться наконец настоящей охотой», нарушал иногда тишину.

С Ириной Андреевной, к счастью, Таня пересекалась редко. В самом начале их с Егоркой занятий она сидела рядом, слушала, как Таня рассказывает Егорке про заблудившиеся буквы, слова, которые разбежались и никак не хотят собираться в предложение, про хитрые суффиксы и важные корни, и, недоверчиво насупившись, поджимала губы. Когда Егорка начал встречать Таню радостными воплями: «А сегодня мы будем ударять по гласным? Будем же, да? Ты кувалдой, а я молотком? Нет, давай я сегодня кувалдой, а?» – заслуженный педагог перестала контролировать их занятия. Тане она ничего не говорила, но на лице ее все время читалось легкое пренебрежение.

Придя в очередной раз к Егорке, Таня нечаянно оказалась в эпицентре грозы. Зулма, как всегда, открыла ей дверь, и Таня тут же была сметена своим маленьким подопечным.

– Они опять ссорятся! Скажи им, – не давая ей снять ботинки и раздеться, он тянул ее за рукав. – Скажи им, что нельзя кричать друг на друга. Пусть перестанут, заставь их перестать!

– Егор, ну что ты так разволновался?! Подожди, я хотя бы разденусь, – она с трудом отцепила худенькие ручки от своего рукава и вопросительно просмотрела на Зулму: со второго этажа до нее доносились звуки бурного спора.

– Молодой хозяин ушел из института, загордился, не хочет учиться на деньги Михаила Львовича, так Ирине Андреевне еле нашла сердечные капли. Маечка с Михаилом Львовичем ссорятся, потому что он берет новый кредит, что ли, а она против. Не хочет. Боится, что если тот не остановится, то все рухнет. Кричат уже второй час, Егорка весь извелся, тоже кричит на них, с ума сходит, а все без толку, хоть вы его успокойте.

– Так, Егор, пойдем-ка гулять, я кое-что тебе расскажу на улице.

– Вот еще! Ты совсем сдурела? Оставлять их тут ссориться! Иди к ним, я сказал, и пусть все замолчат!

– Во-первых, я не сдурела, мы же договаривались, что ты не будешь ругаться на взрослых, даже когда очень злишься, помнишь об этом? Во-вторых, не хочешь гулять, пойдем на кухню, – обняв его за плечи, она ощутила, что его щуплое тельце сотрясает дрожь.

Сев в глубокое кресло, Таня усадила Егорку на колени и крепко обняла.

– Тише, тише, ты весь дрожишь, ну что ты, что ты так разволновался. Понимаешь, взрослые иногда ссорятся, потому что по-разному смотрят на одни и те же вещи.

– Это все из-за Гришки. Это он начал!

– Ну не Гришка, а дядя Гриша, он же дядя тебе, верно?

– Это все равно! Он первый пришел и стал с папой ругаться.

– Наверное, у него были основания. Как думаешь?

– Не было у него никаких оснований, что ты придумала! Он просто папу разозлил и бабушку расстроил. А теперь и мама с папой ругаются, и все из-за Гришки! Они так разругаются все и меня выгонят! – на лице мальчика был ужас, он даже дышал с трудом.

Таня изумленно посмотрела ему в глаза.

– Ну что ты такое говоришь? Тебя никто не выгонит! Ты же их сын! Что ты придумываешь?!

– Я не родной, я приемный, понятно тебе! А у них денег нет, мама сказала. А раз денег нет, то меня кормить нечем, вот и выгонят. Ты скажи им, что я не буду есть, я худой, могу не есть долго, и ничего мне не будет.

– Боже, Егорка, ну что ты придумал! Когда взрослые говорят «нет денег», это не означает, что нет денег на еду. Денег не всегда хватает на какие-то крупные цели, а на еду всегда хватает всем, и уж тебе в первую очередь хватит. Зуб даю, да что зуб, всю челюсть, что ты всегда будешь для них на первом месте. Ты их сын. И никто тебя никогда не выгонит, поверь мне! – она гладила его по голове, но мальчишка был напряжен.

– Ну и зачем мне твоя челюсть? Что я буду с ней делать? Или у тебя зубы золотые? – он стал внимательно всматриваться в ее лицо.

– Нет, не золотые, конечно, просто так говорят, когда в чем-то очень уверены.

– Но откуда ты… – Егорка не успел договорить, на лестнице раздался грохот, и пару секунд спустя в кухню ворвался разъяренный Гриша. Он был взъерошен, лицо красное и злое. Таня уже почти привыкла к тому, что этот парень редко улыбается, но к тому, что он любил демонстрировать превосходство, во всяком случае в ее присутствии, привыкнуть так и не смогла.