Жизнь взаймы. Как избавиться от психологической зависимости - Ирина Млодик

– Ну а я что, по-твоему, суперталант? Ты же никогда не говорила о том, что у меня есть способности хоть к чему-нибудь. Почему ты решила, что я на этом месте буду лучше тех педагогов, кого ты уже отсмотрела?

– Ну, во-первых, ты все-таки закончила соответствующий вуз, во-вторых, при должном наставничестве из тебя может получиться вполне сносный учитель. При условии, конечно, если ты научишься не перечить старшим, образумишься и будешь следовать указаниям администрации школы.

– Вот ты серьезно? Какой из меня учитель получится, если у меня вообще не будет своего мнения, а будет только твое? Чему я тогда буду учить детей, по-твоему?

– Ты будешь их учить по школьной программе, для таких, как ты, разработанной. А больше учить и не надо ничему. Твое дело – дать детям знания, а свое личное мнение оставь при себе. Если каждый начнет впихивать в детей то, что считает нужным, ни одному ученику не удастся написать на соответствующем уровне промежуточные тесты и уж тем более сдать ЕГЭ. Страну заполнят невежды, а такого добра благодаря всем этим новомодным школам сейчас и так хватает. Ты никогда не задумывалась, почему мы уже двадцать лет лучшая школа во всей области? Некоторые переезжают к нам в город даже из соседних областей, квартиры тут покупают в надежде учить своих детей в нашей школе? Не думала об этом? Так подумай! А отцу передай, что стар уже великого ученого из себя строить. Ума не приложу, почему его позвали на эту конференцию? Докторская, поди, так и лежит до сих пор в столе. Без должного руководства ни на что не способен… – добавила она, надевая темно-синее пальто простого, но элегантного кроя.

– Ты бы тоже поберегла себя, мама. Вот и Никита Сергеевич на тебя жалуется, что ты совсем не следуешь его предписаниям. Ну что школа? Всегда найдется, кому учить детей. А ты у меня одна.

Алевтина Андреевна, собралась возразить, но последняя фраза ее обезоружила, и она промолчала.

За школьным забором они разошлись. Тане пора было на автобус, а то потом будет перерыв у электричек, и тогда до вечера не уехать. Алевтина Андреевна спешила в отдел образования. Через несколько метров она остановилась и обернулась. Таня, как всегда срезая, пошла по тропинке через парк, в своих огромных ботинках не слишком грациозно перепрыгивая через лужи. Черная, почти бесформенная куртка, пучок кое-как заколотых волос (и что за мода у них пошла – носить воронье гнездо на голове?), черные джинсы, худая, хрупкая, не удержать, не уберечь.

Запретила себе плакать, нельзя приходить на совещание зареванной. Но сердце в какой-то момент защемило так, что ей пришлось присесть на скамейку, отдышаться. Ох уж эти боли за грудиной! Действительно, что ли, съездить в столицу, продиагностироваться, как ей советовал Никита Сергеевич? Но когда? Разве что в зимние каникулы, а то в ближайшие дел по горло. Надо в началку кого-то переманить или подыскать. Да что с ней может случиться? Таблетку сейчас выпьет – и вперед, нельзя опаздывать, люди ждут.

В электричке Таню охватила дремота. Она вспоминала счастливое лицо отца, когда он рассказывал о конференции. Теперь она гордилась тем, что поддержала его в этой затее – в любом возрасте важно почувствовать себя значащим. Удастся ли и ей хоть когда-нибудь ощутить себя не пустым местом, а нужной, полезной другим? Той, кто оправдает свое существование и материнские вложения: что-то совершит, сделает, принесет пользу? Мама все время ругает молодежь, ей кажется, что Танины ровесники только и думают, что о развлечениях и понтах: «Бессмысленное и безответственное поколение! Детей не рожают, все время “ищут себя”, думают только о своих удовольствиях. А с каким пренебрежением относятся к опыту старших, это же немыслимо! Время другое, мы, видите ли, устарели! Да пусть сначала создадут что-нибудь работающее и толковое, а потом судят! И потом, кто им построил всю эту жизнь, скажите на милость? Кто предоставил им эту роскошь – искать себя?»

По-своему мама была до обидного права, но почему-то ее правота не пробуждала в Тане желание доказать, что и их поколение чего-то стоит. Скорее наоборот, она чувствовала себя маленькой, виноватой и никчемной. У нее вообще часто возникало ощущение, что она разговаривает с родителями о чем угодно, только не о самом важном. Иногда дело в ней, как сегодня, например. Конечно, папе хотелось рассказать им о поездке в мельчайших подробностях, но они с Никитой его не дослушали. Она ведь и половины этих филологических тонкостей не понимает, да и в Венеции никогда не была, хотя всегда хотела, даже собирались с Вадимом, но дорого, Венеция все время была им не по карману. А мама могла говорить только о школе, о том, какое неподобающее нынче образование, как ужасно сейчас готовят учителей, насколько бестолковыми выходят они в жизнь, бестолковыми, но наглыми – не нюхавши пороху, торопятся вводить свои сомнительные новаторские идеи.

«Вот скажите, как мне жить? Кто я такая? И как мне жить такой? Что делать? Кого любить? Что мне сделать, чтобы ты гордилась мною, мама? Чтобы тебе стало хорошо и ты перестала считать, будто я не оправдала твоих ожиданий, но чтобы я при этом могла оставаться самой собой?» – вот об этом она бы их спросила. Да только как такое спросишь? И ответят ли?

Ларки еще не было дома, и она решила перебрать свою одежду: убрать летнее, вытащить зимнее, но на самом деле ей хотелось перемерить те вещи, что у нее есть. Ведь завтра она снова пойдет к Вознесенским, и ей совсем не хотелось выглядеть «чухонкой». Ларка не даст спокойно покрутиться перед зеркалом, непременно начнет комментировать и давать советы. А ей самой хотелось найти свой стиль.

Увы, осуществить задуманное не удалось: в прихожей затренькал звонок, и в квартиру ввалилась подруга с большими пакетами в руках.

– Держи! Специально пораньше пришла, все не терпится узнать у тебя, как все прошло?

Ларка стала снимать сапоги, и Тане пришлось уйти на кухню – в прихожей двоим было тесно. В пакетах оказались продукты, но не во всех. В красивом фирменном был нежно-бирюзовый жакет явно не Ларкиного размера.

– Что это? Ты кому купила?

– Кому-кому, тебе. Давай меряй вот с этими синими штанами, правильно ты их вытащила. Слушай, а чего у тебя шмотки по всей квартире валяются? Собираешься куда?

– Никуда я не собираюсь, просто летнее убираю. Чего это ты вдруг стала мне вещи покупать? День рождения у меня вроде давно прошел.

– Просто купила, и все. На распродаже. Должна же ты выглядеть нормально, как человек, а не как эти… эму, что ли, все в черном.

– Смешная ты! Эмо. Эму – это страус. Вовсе я не выгляжу, как эмо, они черное с розовым сочетают, а у меня отродясь ничего розового не было. И потом, чем тебе не нравится мой черный? Черный смотрится элегантно.

– Ничем не нравится! Ты в нем депрессивная ворона. От твоей кожаной куртки и говнодавов элегантностью и не пахнет. Меряй давай. К людям же ходишь, а выглядишь как чучело! Вот, смотри, другое дело, футболку только заправь. Может, волосы покрасим, чтобы бирюзовый тебя не затмевал, моль ты наша?

– Вот еще! У меня нормальный цвет. Что за кипеш такой? Мы что, замуж меня выдаем? Или на прием идем к австрийскому послу?