Повседневная жизнь русского средневекового монастыря - Елена Романенко

Тем временем Алексий, выбрав удобный момент, пришел к игумену Кассиану и рассказал ему о себе. Прозорливый игумен, видя смирение и душевную чистоту юноши, спросил его: «Хочешь ли, чадо, иноком быть и Господу работать?» Алексий ответил: «Да, отче, воистину желаю, но пока еще юн и боюсь козней общего нашего врага, поколебавшего много святых. И если повелит твоя святыня, то послужу здесь три года на святую братию и испытаю свою юность. И Господь примет мои худые труды и на лучшее позовет» (ГИМ. Син. № 413. Л. 45 об.). Игумен, услышав такой ответ, понял, что юноша не просторечив, а знает божественные писания. Он спросил Алексия: «Учился ли ты, чадо, святым книгам?» По своему смирению тот ответил: «Мало, отче, немного в детстве научился, а потом пребывал в небрежении». Игумен же сказал: «И это тебе, чадо, будет на великий успех к твоему спасению». Он повелел выдать Алексию одежду, обувь и все необходимое и послал его к монастырскому дьяку, чтобы тот обучил нового послушника божественным писаниям и правилам монашеской жизни.

Монастырские дьяки, будучи грамотными, книжными людьми, обычно вели канцелярские дела монастыря: составляли описи имущества, писали грамоты, памяти, выписки и другие документы. Кроме того, они же иногда обучали новоначальных иноков грамоте. Видимо, когда игумен особо выделял какого-нибудь послушника и хотел получше подготовить его к монашеству, то отдавал его в научение дьяку. Такая традиция существовала в Кирилло-Белозерском монастыре, и основание ей положил сам преподобный Кирилл. Однажды к нему в монастырь пришел из вологодского селения Сяма отрок Михаил, будущий преподобный Мартиниан Белозерский. Святой Кирилл призвал к себе дьяка Олешу Павлова и сказал: «Друг, сделай божеское дело: выучи мне этого мальчика, которого ты видишь, грамоте. И вот еще что говорю тебе перед Богом: сохрани его, как зеницу ока, во всяческой чистоте». И тот, приняв отрока, по благословению святого, начал усердно с ним заниматься (Прохоров. С. 237). И пока новоначальные учились, игумен наблюдал за ними, стараясь понять, к чему те способны.

Однако не все послушники жили у дьяков. Остальные пребывали, видимо, в кельях, специально отведенных для монастырских работников. Обычно искус послушания продолжался три года. И в это время будущие иноки больше походили на трудников: они трудились на монастырь в хлебнях, поварнях и на других тяжелых работах, испытывая себя в добродетелях терпения и послушания. Труд и послушание — это все, чем, по мнению старцев, должен быть занят новоначальный. Поскольку послушники считались еще мирскими людьми, они, по-видимому, не допускались в монашеские кельи. О таком порядке свидетельствуют жития святых. На Соловках новоначальные жили в общих или отдельных кельях. Иоанн — трудник Соловецкого монастыря — работал в кузнице и жил в отдельной келье. Потом он заболел и его перевели в «среднюю дружину», трудники жили все вместе в общей келье. Причем юные, еще безбородые послушники, по уставу, должны были жить за пределами обители, а в зимнее время их вывозили на материк трудиться на монастырских подворьях.

Преподобный Диодор Юрьегорский (в миру Диомид) пришел в Соловецкий монастырь в возрасте пятнадцати лет помолиться. В монастыре ему понравилось, и он решил остаться. Три года он трудился в келарской и прочих службах. В Житии не говорится, где он жил: в монастыре или вне его, но ясно, что не в монашеской келье. Когда Диомиду пошел девятнадцатый год, он пришел к игумену Антонию и со слезами попросил постричь его. Игумен облек юношу в иноческий образ с именем Дамиан. И только тогда благословил жить с искусным и совершенным старцем — иеромонахом Иосифом Новгородцем.

Правда, как и всегда в жизни, бывали исключения. Они допускались тогда, когда игумен видел особую избранность желавшего поступить в монастырь. Преподобный Антоний Сийский, будучи еще мирским человеком, пришел в обитель преподобного Пахомия Кенского. Игумен принял его и повелел жить в своей келье, чтобы самому научить послушника монашеской жизни. Но такие случаи были большой редкостью. Более того, уставная грамота святителя Макария, архиепископа Новгородского, строго запрещала игуменам иметь у себя келейников из мирских людей; в игуменской келье могли жить только чернецы (Макарий. Кн. 4. Ч. 1. С. 246).

Интересные правила приема новых людей в монастырь существовали в обители самого преподобного Антония Сийского. Если брат хотел поступить в монастырь, то он «бил челом» игумену наедине. Игумен сообщал о новопришедшем соборным старцам. Старцы смотрели на брата, и если он им нравился, то игумен благословлял брата ходить по кельям старцев и просить их принять его в обитель. Но если пришелец не нравился монастырскому собору, то его по кельям не посылали. А игумен вежливо отказывал ему в таких выражениях: «Довольно у нас, господин, ныне братии. Число исполнилось» (Горский. С. 408).

Похожий обычай был принят в скиту преподобного Нила Сорского с той только разницей, что в монастырь преподобного Нила принимали не мирских людей, а иноков, уже поживших в общежительных монастырях. Когда приходил в скит новый монах, настоятель и старцы собирались все вместе в одной келье и испытывали терпение пришедшего, задавая ему всякие неприятные вопросы. Так иноки скита поступали не со злобы, но проверяли, сможет ли брат жить с ними в скиту, а тем более один в келье. Если инок проходил это испытание, он некоторое время жил в келье настоятеля, а затем по очереди у всех монахов скита. Каждый инок рассказывал ему, какие искушения приходится терпеть здесь. Только после такого испытания новый монах принимал окончательное решение остаться или уйти.

Когда в монастырь принимали новичка, намеревавшегося стать монахом, то над ним совершался особый чин, который не был посвящением в монашество — постригом, но содержал в себе особую молитву, чтобы Господь укрепил нового брата в его намерении. Чин совершался так. Братия собиралась в храме, священник начинал по обыкновению: «Благословен Бог Наш», клирос пел начальные молитвы, после которых братии раздавались свечи. Далее клирос пел тропарь: «Яко посреде ученик своих прииде Спасе, мир дая им, прииди к нам и спаси нас». На «Славе» следовал тропарь храму, и на «Ныне» — Богородице: «Молитвами, Господи, всех святых и Богородицы, твой мир даждь нам, и помилуй нас яко един щедр». После этих молитв новый брат творил один поклон Святым вратам, другой — на правую сторону Святых врат, третий — на левую. Потом, повернувшись лицом к братии, кланялся клиросам и игумену. Тот, положив на его голову молитвослов, произносил: «Господу помолимся» и читал молитву, которая заканчивалась прошением к Богу о новопришедшем брате. Игумен молился, чтобы Господь сохранил доброе намерение брата, защитил его от зависти и злобы, благословил все его «входы и исходы», научил, как потратить нажитое в миру богатство на благие дела (Никольский К. С. 393–394).

В монастырях существовал еще особый, промежуточный, чин — рясофорные монахи. Эти послушники носили монашескую одежду — рясу и камилавку, которые получали во время своеобразного малого пострига, но еще не давали монашеских обетов. Чин пострижения в рясофор проходил таю желавший его принять перед началом литургии благословлялся у игумена, который спрашивал его: «С усердием ли и йногодуховным смотрением (рассуждением) хочешь это принять?» Дав утвердительный ответ, послушник трижды кланялся перед Царскими вратами, а также игумену и братии. После часов начинался чин пострига. Читались начальные молитвы, псалмы, молитвы этого чина. После чего игумен, взяв ножницы у новоначального, постригал ему волосы крестообразно, говоря при этом: «Брат наш постригает власы главы своея, во имя Отца и Сына и Святаго Духа». Братия в ответ пела «Господи, помилуй». После игумена новоначального постригала еще и братия: с пением 50-го псалма ему на голове выстригалось так называемое «гуменцо» — венец от верха до полуглавы, что символизировало собой терновый венец Христа. Чин заканчивался тем, что игумен одевал послушника в рясу и камилавку и читал наставления из Апостола. Во время чтения все монахи подходили к новопостриженному и целовали его.