Сердце мастера - Вера Арье

На зернистом листке танцевало пурпурное пламя. Его языки извивались, сплетаясь в хищный цветочный узор. Я инстинктивно облизнула губы, на мгновение ощутив солоноватый привкус крови, пытаясь отмахнуться от преследующего меня кошмара, отвернулась.

– Тебе не нравится? – настороженно спросил Монтравель. – Этот цветок нарисован краской, добытой из желез улитки-багрянки. Я позаимствовал рецепт изготовления пурпурного пигмента у древних римлян. Когда-то такие чернила были доступны лишь императорам, но я восстановил технологию: нужно поместить моллюска в соленую воду на несколько часов, а потом выпаривать получившийся раствор на медленном огне… Ты не слушаешь меня?..

Пытаясь скрыть слезы, я убежала в дом и, закрывшись в своей комнате, зарылась лицом в подушку.

Наступившая ночь была невыносимой: мне снова снился одесский берег, поле над обрывом и эти полыхающие кровавые цветы…»

Оливия подняла глаза от экрана и задумалась: этот пурпурно-огненный кошмар, преследовавший Дору – какая-то неясная аллюзия, то и дело всплывающая в ее записях. Жаль, что нет сейчас возможности расспросить об этом Волошина…

В Онфлёре было ветрено и сыро. Самоуверенный дождь гарцевал по булыжникам одной из центральных улочек городка, где был расположен художественный салон родственников Доры. Пройдя вдоль череды разноцветных, примыкающих друг к другу домишек, напоминавших слипшуюся в коробке масляную пастель, Оливия увидела витрину с черной готической надписью «Галери Люпен».

Она толкнула входную дверь.

Под потолком сводчатого пространства нервно тренькнул медный колокольчик, оповестив хозяев о новом посетителе. Из-за стоящего в углу стола поднялся рыхлый старичок в круглых очках, крепко сидевших на характерном для бытового алкоголика носу.

– Мадмуазель Илиади? Проходите же, проходите. – Люпен поднялся и поспешил навстречу, дружелюбно улыбаясь. – Не повезло вам с погодкой, но ведь зима, что поделаешь… могу я предложить вам чашечку кофе?

Оливия благодарно кивнула.

– Тогда я оставлю вас ненадолго. А вы пока осмотритесь, чтобы нам было что обсуждать, – старичок прижал к груди сомкнутые пухлые ладошки и, пятясь назад, исчез за какой-то перегородкой.

Оливия огляделась.

Коллекция Люпена была неожиданно современной: на кирпичных, выкрашенных в парафиново-белый цвет стенах, висели геометрические сериграфии и урбанистичные коллажи. В небольшом алькове, расположенном в самой дальней части салона, расположились разнокалиберные абстрактные скульптуры.

В тот момент, когда она принялась разглядывать серию лакированных матрешек, изображавших грустного голого мужчину с прижатыми к голове заячьими ушами, Люпен появился из-за перегородки с двумя чашками дымящегося кофе и вазочкой аппетитных «оранжет»[28].

Он оказался довольно забавным собеседником: за обманчивой внешностью провинциального пьяницы скрывался человек оригинального мышления. После продолжительной беседы о тенденциях в современном искусстве и о нелегких буднях галериста, Оливия пообещала Люпену подготовить статью и опубликовать ее на известном культурном веб-портале, в редакции которого она стажировалась прошлым летом, а потом рассказала ему о своей курсовой работе.

Услышав имя Монтравеля, Люпен удивился.

– Давненько никто ко мне не обращался по этому поводу… После смерти Доры Валери интерес к фигуре Монтравеля среди широкой публики поугас. Кому сейчас интересна классическая скульптура и обнаженные женские образы? Сегодня в моде совсем другое… – он обвел красноречивым взглядом инкрустированные стразами черепа и золоченые фаллосы. – Но, понимаете, у каждого времени – свои герои. Эпоха старых мастеров безвозвратно прошла. Творения Монтравеля сегодня можно продать лишь знатокам на больших аукционах. А обывателю такое искусство давно неинтересно…

– Но в вашем личном собрании ведь наверняка остались какие-то архивы, наброски…

– Да, кое-что осталось. Но лишь незначительные экспонаты, вроде его пейзажей, рабочих тетрадей, которых было великое множество, каких-то статуэток. От всего остального моя семья, увы, давно уже избавилась! Нам принадлежит резиденция неподалеку отсюда – восхитительное, скажу я вам, место… Но очень дорогое в содержании.

– Да, понимаю, – сочувственно вздохнула Оливия. – А какая-нибудь личная переписка сохранилась?

Люпен потер мочку крупного уха, из которого торчали пучки седых волос.

– Что-то не припомню. После смерти Доры мы вызывали оценщика из TEJEAN. Тот составил опись всего, что представляло художественную ценность и могло быть выставлено на торгах. А мелочовку мы отдали в парижскую галерею Монтравеля и в его дом-музей в Кольюре. Спросите у них…

Распрощавшись с Люпеном, Оливия покинула художественный салон и отправилась в порт. У нее еще была пара часов до обратного поезда, и ей хотелось прогуляться по набережной, изображенной на десятках полотен Моне и Сислея, а заодно и пообедать. Сквозь слоистые, как стекловата, тучи проглядывало трепетное солнце, но и этих по-зимнему слабых лучей было достаточно, чтобы блеклая пастель окружающего пейзажа превратилась в сочную акварель.

Несмотря на дождливую погоду, под полосатыми тентами палаток шла оголтелая торговля «блошиным товаром». Продавали все – от бессмысленных латунных безделушек и бросовой бижутерии до пластмассовых китайских очков и невесть как попавших в эти края шляп-сомбреро.

Вырвавшись из галдящей толпы, Оливия устроилась под навесом какого-то ресторана с большими газовыми обогревателями. Официант принес ей плед, меню, а заодно несколько «amuse-bouche»[29] с сардинами и бокал местного вина.

На темных слюдяных волнах покачивались яхты и рыбацкие суденышки, вспарывая обелисками мачт камуфляжную ткань неба.

Вдруг откуда-то из-за угла послышался знакомый мотив, и вслед за первыми аккордами над набережной полетел голос Ива Монтана.

Покачивая головой в такт мелодии, Оливия размышляла: что ж, Люпен, похоже, прав… поиски дневников нужно продолжать в Париже! Зайти в галерею Монтравеля и переговорить с ее куратором. В многочисленных биографических статьях, посвященных скульптору и его музе, упоминалось, что этот господин был хорошо знаком с Дорой. В конце концов, большинство сложных проблем решается при помощи простых решений. Вдруг ей повезет и «письмовник» окажется там…

– Месье Фуко на месте нет, – дама за информационной стойкой взглянула на нее равнодушно.

– Да, но мы договаривались о встрече, – Оливия протянула ей свой телефон с перепиской, которую она вела на прошлой неделе с Филиппом Фуко – куратором художественной галереи Монтравеля, расположенной неподалеку от Люксембургского сада.