Логотерапия и экзистенциальный анализ. Статьи и лекции - Виктор Франкл

Невротические заболевания могут быть обусловлены не только чувством неполноценности, но и чувством бессмысленности. К неврозам приводит фрустрация потребности человека наполнить бытие-в-мире смыслом, поражение в борьбе за то, чтобы осуществить как можно больше смысла в собственном бытии-в-мире и реализовать в жизни как можно больше ценностей. Сегодня чувство бессмысленности опережает чувство неполноценности в этиологии невротических заболеваний. По нашему мнению, нереализованность потребности человека максимально наполнить свое бытие-в-мире смыслом не менее патогенна, чем в наивысшей степени патогенная, по мнению авторов-психоаналитиков, сексуальная фрустрация, то есть неудовлетворенность сексуальной потребности. Мы все время должны предполагать возможность того, что даже в тех случаях, когда на переднем плане находится сексуальная фрустрация, на заднем плане обнаруживается фрустрация экзистенциальная: тщетное стремление человека к максимально осмысленному бытию-в-мире, которое сделало бы его жизнь достойной того, чтобы называться жизнью. Только в экзистенциальном вакууме буйно разрастается сексуальное либидо.

В наше время роль экзистенциальной фрустрации важнее, чем когда-либо. Однако мы опасаемся, что современный человек страдает не только от утраты инстинктов, прогрессирующей с большой скоростью, но и от утраты традиций, в которой и заключается одна из причин экзистенциальной фрустрации. Ее последствия принимают для нас форму внутренней пустоты и бессодержательности, ощущения того, что смысл бытия-в-мире и наполненность жизни безвозвратно утрачены.

Экзистенциальный вакуум может принимать как открытую, так и скрытую, латентную форму. Мы живем в век нарастающей автоматизации, которая приводит к высвобождению большого количества времени. Однако время высвобождается не только от чего-то, но и для чего-то. Человек, страдающий экзистенциальной фрустрацией, не представляет, чем заполнить свое свободное время, свой экзистенциальный вакуум. Как сказал Шопенгауэр, человечество постоянно колеблется между двумя крайностями – нуждой и скукой[59]. Сегодня, пожалуй, нам, неврологам, чаще приходится иметь дело именно со скукой, чем с нуждой, в том числе с неудовлетворенной сексуальной потребностью. Среди причин невротических заболеваний скука вышла на первое место.

Итак, скука бывает «смертельной», что отражено даже в языке. Действительно, некоторые авторы утверждают, что самоубийства обусловлены в конечном итоге такой внутренней пустотой, которая соответствует беспредельной скуке.

Однако не только конец рабочего дня, но и закат жизни ставит перед человеком вопрос о том, чем он должен заполнить свое время. В силу того, что наше общество в целом стареет, человек, вырванный из привычного профессионального ритма жизни, зачастую внезапно оказывается наедине с экзистенциальным вакуумом. Наконец, не только на примере стариков, но и на примере молодежи мы можем в самых разных вариантах наблюдать, какой фрустрации подвергается воля к смыслу. Ведь юношеская безнадзорность лишь частично объясняется физиологической акселерацией; все очевиднее становится, что неменьшую роль при этом играет сопутствующая ей духовная фрустрация.

Рассмотрим основные клинические формы, в которых может проявляться экзистенциальная фрустрация. В таком случае нельзя не упомянуть так называемый «воскресный невроз» – депрессию, которая наступает, как только будничная занятость прекращается и человеком, не знающим, ради чего именно он существует, овладевает ощущение мнимой бессмысленности собственной жизни. С другой стороны, необходимо учитывать, что такая экзистенциальная фрустрация иногда бывает почти невыносимой, ее хочется скомпенсировать, притупить.

Экзистенциальный вакуум может принимать как открытую, так и латентную форму, то есть оставаться неявным, замаскированным, и нам известны различные маски, под которыми скрывается экзистенциальный вакуум; достаточно задуматься хотя бы о болезни менеджера, который из-за трудоголизма стремится поскорей окунуться в рабочие будни, причем воля к власти, если не сказать – ее примитивнейший и банальнейший вариант, «воля к деньгам», подменяет собой волю к смыслу!

Тогда как сами менеджеры перегружены делами и поэтому постоянно страдают от недостатка времени, так что им совершенно некогда сделать передышку или прийти к самим себе, у их жен оказывается слишком мало дел и переизбыток свободного времени, так что они не знают, что делать с этим временем и тем более – с самими собой. Такую внутреннюю пустоту они заглушают алкоголизмом (коктейль-вечеринки), болтовней (светские посиделки), игроманией (партии в бридж)… Все эти люди бегут сами от себя, организуя свой досуг тем или иным способом, который мы бы назвали «центробежным» и противопоставили бы такому отдыху, который позволяет человеку не только прожигать время, но и, напротив, внутренне собраться.

Сегодняшний ускоряющийся темп жизни мы считаем (пусть и бесплодной) попыткой самоисцеления от экзистенциальной фрустрации. Чем меньше человек знает о цели собственной жизни, тем сильнее пытается эту жизнь ускорить. Но эта экзистенциальная фрустрация, при всей ее опасности в контексте вышеописанной теории о самоубийствах, болезнью как таковой не является.

Напротив, мы должны остерегаться патологизма. Ведь сомнения в смысле собственной жизни или жизни вообще, которые в конечном итоге лежат в основе любого отчаяния, еще далеко не являются болезнью. Нам известен такой случай: пациент, периодически страдавший от эндогенной депрессии, размышлял о мнимой бессмысленности своей жизни и впадал в отчаяние; однако примечательно, что это происходило не во время приступов его депрессии, то есть не в период его заболевания, а именно в интервалах между приступами, пока он был душевно здоров. Сомнения в смысле бытия-в-мире либо борьба за него, забота о максимально возможной реализации смысла человеческого бытия-в-мире – это явление не болезненное, а нечто предельно человеческое, наичеловечнейшее из всего, что можно себе представить, и мы впадали бы в патологизм, если бы пытались денатурировать и свести это наичеловечнейшее к просто человеческому, а именно к слабости, болезни, неврозу, комплексу. Напротив, воля к смыслу – даже в состоянии фрустрации – настолько далека от болезни, что мы даже можем мобилизовать ее против душевной болезни; должны к ней апеллировать в рамках парадигмы, которую можно было бы назвать «апеллирующей психотерапией». Однако такая психотерапия не просто апеллирует к воле к смыслу; там, где эта воля бессознательна, ее сначала требуется возбудить, предложив ей конкретные варианты и возможности реализации смысла. Там, где воля к смыслу совершенно подавлена, логотерапия должна ее сперва разбудить. С другой стороны, в случаях ноогенного невроза, если в его основе лежит фрустрация именно этой воли к смыслу, то есть экзистенциальная фрустрация, такая логотерапия должна постоянно пытаться провоцировать конкретные возможности реализации личностного смысла – те возможности, осуществление которых востребуется с пациента и поручается ему с учетом его персональной исключительности, те ценности, осуществление которых позволило бы реализовать волю к смыслу, ранее находившуюся в состоянии фрустрации, и помогло бы удовлетворить смысловые запросы, предъявляемые человеком к своему бытию-в-мире. На данном этапе любая логотерапия сливается с экзистенциальным анализом – равно как экзистенциальный анализ всегда венчает логотерапию. Точно как Дарвин видел лишь борьбу за бытие-в-мире, а Кропоткин к тому же усматривал существование помощи в этой борьбе, экзистенциальный анализ описывает борьбу за смысл, а себя позиционирует как средство, помогающее в обретении смысла.