Пёс - Кирилл Рябов

В дверь позвонили. Кристина посмотрела на часы. Начало двенадцатого. За окном уже стемнело. Она не хотела открывать. Но надо было поскорее избавиться от чужих вещей и многих своих, чтобы быстро и спокойно сменить квартиру.

Кристина открыла. На пороге стоял бледный, тощий небритый мужик с ввалившимися красными глазами. Он был похож на смертельно больного человека. Кристине стало жутко.

— Вы за вещами? — спросила она.

Мужик неуверенно пожал плечами. Он странно таращился на Кристину. Потом сказал, медленно подбирая слова:

— Мой знакомый. Кое-что оставил здесь.

— Ну да, я знаю. Вещи. Он меня предупредил, что вы зайдёте, забрать. Правильно?

— Да. Но я что-то не ожидал…

— Слушайте, — сказала Кристина. — Забирайте и уходите. Мне некогда.

Бобровский зашёл в квартиру. Неприятного запаха не было. Всё как-то странно складывалось. Он думал, тут будет какой-нибудь заброшенный дом под снос, с пустыми квартирами. Но дом оказался жилой. И встретила его баба, которую он видел у Вити Телегина.

— Мешок в кладовке, — сказала Кристина. — Забирайте сами.

Бобровский открыл дверь и зажёг свет. Баул стоял в углу. Он подтащил его к себе. Не очень тяжёлый.

— А Витя в курсе всего этого? — спросил Бобровский.

— Какой ещё Витя? В курсе чего? Я ничего не понимаю.

— Витя Телегин. Мы с вами виделись у него в офисе.

— Разве? Это в промзоне, что ли?

Она присмотрелась. И удивилась.

— Надо же, точно! Я вспомнила.

Бобровский вытащил баул и поставил перед собой.

— Так что?

— Что?

— Он знает?

— О чем знает? — спросила Кристина.

«Ебанутый», — подумала она.

— Про это. — Бобровский шевельнул баул.

— Он тут вообще причём?

— Не знаю. Вот и спрашиваю.

— Слушайте, — сказала Кристина. — Я очень устала. Уходите, пожалуйста.

— А вы?

— Я?

— Знаете, что здесь?

— Приблизительно, — ответила Кристина. — Сашины вещи. Если это что-то ворованное, если он ограбил кого, меня это не интересует. Он попросил у себя подержать, я сделала. На этом всё. Я вообще уезжаю скоро. И до всех вас, мудаков, мне не будет уже никакого дела. Хоть провалитесь вы. И Саша, и Герман, и вы.

Бобровскому показалось, что она сейчас расплачется. Он потащил баул к выходу. Тот чуть слышно шуршал.

— Извините, — сказал Бобровский. — Что расстроил вас.

— Ладно, ничего.

— В этом мешке моя жена.

— Что? — сказала Кристина.

— Моя мёртвая жена, — ответил Бобровский и выволок баул за дверь.

Настя была похожа на сломанную куклу. Бобровский осторожно вытащил её из баула и положил в гроб. Закрыл крышку и выбрался из могилы. Немного отдышался. Сил осталось мало. Хотелось лечь на краю ямы и уснуть. Он решил, что так и поступит. Но сначала закончит своё дело. Бобровский стал сгребать землю руками и сбрасывать в могилу. Она с легким стуком падала на крышку гроба. Земля пахла землёй. А от Насти не было никакого запаха.

По парку проехал велосипедист, освещая дорогу светодиодным фонариком. Потом где-то наверху, в ветвях, прочирикала ночная птица. Бобровский снова вспомнил, как в разрушенном городе разгребал кирпичный завал, из-под которого торчала голая грязная ступня. И приговаривал: «Раз — кирпич, два — кирпич, три — кирпич». Кажется, разгребать было легче, чем закапывать. Кто-то его окликнул. Потом оттащил за шиворот. Витя Телегин. Он не дал Бобровскому закончить. Несколько раз несильно дал по морде, потом увёл в палатку и стал поить водкой из фляжки. У водки был привкус керосина.

— Давай раскопаем, — сказал Бобровский.

— У тебя крыша едет, сука, — ответил Телегин. — Ещё раз туда сунешься, я тебя застрелю.

— Это женщина. Там краешек халата.

— Застрелю как взбесившегося пса, — сказал Витя без злобы.

К утру Бобровский совсем выдохся. Он не заметил, как взошло солнце. Фонари в парке погасли. По дорожке прошла старушка с карликовым пуделем на поводке. Она глядела на происходящее за кладбищенским забором, открыв рот. Бобровский тяжело дышал. Воздуха не хватало. Перед глазами вспыхивали маленькие молнии. Руки и одежда перепачкались землёй. Лицо, наверно, тоже. Но могилу он зарыл. И поставил на холмик чашку. «Вот и всё, моя милая, — подумал Бобровский, — я всё сделал. А что дальше?»

Он поплёлся к забору, перелез его с четвёртой попытки и забрался в салон «девятки». Бензина осталось мало. Можно было вернуться в город. Или поехать в другую сторону. Потом бросить машину, когда бензин закончится, и идти пешком. Просто идти, идти, идти. Бобровский подумал о Тобольске, городе, в котором он родился. Там его никто не ждал. Там ничего не было. Только могилы родственников на кладбище. Не густо, совсем не густо.

Бобровский посмотрел на себя в зеркальце. Он был похож на шахтёра, отпахавшего смену в забое. Надо бы помыться. Когда он последний раз мылся? А ел? Курил? На крышу что-то шлёпнулось. Потом на капот спрыгнула ворона и медленно прошлась по надписи «хуй». Когда он ехал на этом драндулете по городу, ему без конца сигналили, то ли приветственно, то ли возмущённо. Стоя у светофора, Бобровский заметил, что водитель соседней машины снимает его на камеру смартфона. На кладбище он возвращался в потёмках. Машин на улице было мало. У выезда из города Бобровский проехал мимо поста ГИБДД. Настя лежала на заднем сиденье. Тормозить его почему-то не стали.

Ворона взмахнула крыльями и перелетела на забор. Немного посидела, снова расправила крылья и исчезла среди ветвей. Бобровский сдал назад, кое-как развернулся, смял кусты и по грунтовой дорожке выехал к шоссе. Голова кружилась от недосыпа, от усталости и от всего, что с ним происходило. Выруливая на главную дорогу, Бобровский чуть не угодил под самосвал. Тот проскочил на расстоянии вытянутой руки, вопя клаксоном. «Наверно, назвал меня мудаком и пидорасом», — подумал Бобровский.

Он проехал через мост и остановился на обочине. Вылез из салона. На берёзе висел поблекший пластиковый венок. Бобровский подошёл ближе. На коре кто-то тщательно вырезал ножом «За что?». Надпись была старая, едва видимая. Бобровский спустился к реке. Берег был пологий, течение воды медленное. И сама река неширокая. Он попытался вспомнить название. Что-то короткое. Настя любила воду. Всё время летом ездила купаться. Не сюда. Куда-то на озеро. И тогда, в Таиланде, не вылезала из моря.

Бобровский разделся догола и зашёл в реку. Вода была холодная. Он поплыл, сначала брассом, потом кролем. Доплыл до противоположного берега, вылез. Утреннее солнце не грело. Жара наконец-то спала. Небо потихоньку затягивало тучами. Бобровский немного постоял, замёрз и переплыл назад, несколько раз нырнув с головой, смывая с себя кладбищенскую грязь. Потом он надел прилипающую к телу одежду и вернулся в машину. Воткнул отвёртку, покрутил. Проехав пару километров, Бобровский снова свернул на обочину. Глаза закрылись сами. Он откинулся на спинку и уснул без снов.