Анжелика. Тулузская свадьба - Анн Голон

— Что вы хотите этим сказать, монсеньор? Вы пугаете меня. Архиепископ снова устремил на нее взгляд своих очень светлых глаз, который иногда становился тверже стали. Он медленно произнес:

— Я не сомневаюсь, что ваш муж один из великих ученых нашего времени, и поэтому я полагаю, мадам, что он и вправду нашел философский камень, иначе говоря, раскрыл секрет Соломона — тайну получения золота с помощью магии. Но на что он пошел ради этого? Я опасаюсь, как бы он не получил свои способности, продав душу дьяволу!

Снова Анжелика прикрыла губы веером, чтобы не рассмеяться. Она ожидала намеков на торговлю, которую вел граф и о которой кое-что знала из доверительных рассказов Молина и со слов отца; она опасалась этих намеков, понимая, что подобная деятельность наносит вред репутации дворянина. Но это странное обвинение, высказанное архиепископом, которого считали хорошо образованным человеком, сначала показалось ей смешным. Говорил ли он серьезно?

Вдруг Анжелика вспомнила, что Тулуза была одним из французских городов, где инквизиция еще имела власть. Ужасный институт Средневековья — трибунал, созданный против еретиков и для борьбы с теми, кто проповедовал новую веру — альбигойскими катарами, сохранял здесь свое исключительное право, и даже сам король не осмеливался оспорить его.

Тулуза, этот веселый город, был еще и красным от крови, ведь почти сто лет назад здесь больше всего убивали гугенотов. Еще до Парижа тут была своя кровавая Варфоломеевская ночь. В Тулузе неустанно проводились многочисленные религиозные церемонии. Это был по-настоящему «звенящий остров», колокола беспрерывно призывали верующих на богослужения, город утопал в распятиях, святых ликах и реликвиях, словно в цветах. Пламя костров испанской инквизиции выжег чистый свет латинского духа, который принесли сюда из Рима древние победители. Рядом с такими шутовскими братствами, как «Принцы Любви» или «Вожаки Юности», известными своими проделками, по улицам шли процессии флагеллантов, которые так истязали себя прутьями и шипами, что на мостовых оставались кровавые следы, а их глаза горели мистической страстью.

Анжелика, увлеченная водоворотом легкой жизни, не задумывалась над этой особенностью Тулузы. Но она знала, что архиепископ — человек, который сейчас сидел перед ней в высоком, обитом гобеленом кресле и пил лимонад, — и есть Великий инквизитор Тулузы.

Ее голос дрогнул, когда она спросила:

— Монсеньор, неужели вы собираетесь обвинить моего мужа в колдовстве?.. Разве добыча золота — это не обычная вещь в стране, которую Господь щедро одарил своей милостью, рассыпав по земле чистый драгоценный металл?!

И тонко заметила:

— Позвольте мне напомнить, что у вас тоже есть золотоискатели, которые промывают песок со дна Гаронны в корзинах и часто находят там песчинки золота или самородки, которые вы потом используете, чтобы облегчить страдания нищих.

— В ваших словах есть здравый смысл, дочь моя. Но именно потому, что хорошо знаю работу по добыче золота, смею утверждать — даже если промыть песок всех рек и ручьев Лангедока, невозможно получить и половину того, чем, должно быть, владеет граф де Пейрак. Поверьте, я хорошо осведомлен.

«В этом я не сомневаюсь, — подумала Анжелика, — и правда, эта авантюра с испанским золотом и мулами началась уже давно…»

Голубые глаза следили за ней. Анжелика немного нервно закрыла веер.

— Ученый не обязательно приспешник дьявола. Не говорят ли, что при дворе есть ученые, установившие подзорную трубу, чтобы смотреть на звезды и горы на Луне, и Гастон Орлеанский, дядя короля, занимается этими наблюдениями под руководством аббата Пикара[68]?

— Действительно, к тому же я знаю аббата Пикара. Он не только астроном, но и главный королевский геометр.

— Вот видите…

— Церковь, мадам, обладает широтой взглядов. Она позволяет проводить любого рода исследования, даже такие весьма рискованные, как опыты аббата Пикара, о которых вы говорили. Я скажу больше. В архиепископстве у меня в подчинении есть один ученый священник из ордена францисканцев-риколлетов, монах Беше. Долгие годы он исследует превращения металла в золото, но все это с разрешения — моего и Рима. Признаюсь вам, до сих пор это обходилось мне довольно дорого, особенно что касается специальных компонентов, которые я должен выписывать из Испании и Италии. Этот человек знает самые древние традиции своей науки и уверяет, что для успеха необходимо получить высшее откровение, которое может снизойти или от Бога, или от Сатаны.

— Добился ли он успеха?

— Еще нет.

— Несчастный. Его не замечает ни Бог, ни Сатана, несмотря на ваше высокое покровительство.

Анжелика прикусила губу, сожалея о насмешке. Она чувствовала, что задыхается, и ей было необходимо сказать хоть какую-нибудь глупость, чтобы снять напряжение. Разговор казался ей скорее странным, чем опасным. Она повернулась к двери в надежде услышать неровные шаги мужа, идущего по галерее, и вздрогнула:

— О! Вы уже здесь?

— Я только вошел, — сказал граф, — мне нет прощения, месье, я заставил ждать себя. Признаюсь, меня предупредили почти час назад о вашем визите, но я не мог остановить сложный опыт, который шел в одной из реторт.

Граф все еще был одет в рабочий халат алхимика, который походил на просторную, длинную до пола рубаху, а вышитые на нем знаки зодиака чередовались с цветными пятнами — результатами химических опытов. Анжелика не сомневалась, что это была своего рода провокация; он намеренно пришел в этом облачении, так же, как намеренно обратился к архиепископу Тулузскому «месье», тем самым давая понять, что намерен говорить с ним на равных, как с бароном Бенуа де Фонтенаком.

Граф де Пейрак знаком подозвал слугу, и тот помог ему снять халат.

Потом Жоффрей вышел вперед и поклонился. В лучах солнца его волосы заблестели, роскошные, тщательно ухоженные локоны могли соперничать по своей пышности с парижскими париками, уже входившими в моду.

«У него самые красивые волосы на свете», — подумала Анжелика.

Тем временем граф де Пейрак подвинул высокий табурет и сел рядом с Анжеликой, немного позади жены.

Анжелика не видела его, но до нее доходил свойственный мужу аромат табака.

Кроме того, она чувствовала, что, обмениваясь ничего не значащими словами с архиепископом, Жоффрей де Пейрак не отказывает себе в удовольствии ласкать взглядом затылок и плечо молодой жены и, более того, с дерзостью погружаться в нежные тени корсажа.

Насмешка была тем более явной, ведь все происходило в присутствии прелата, добродетель которого была непоколебима.

Действительно, получив сан в наследство от одного из своих дядей, он не только старался перенять его порядки и взять на себя ответственность за управление одной из значительных епархий Франции, но и быть пастырем людских душ. Образцовое поведение архиепископа, которое не давало повода для критики, делало его еще более опасным.