Даже если я упаду - Эбигейл Джонсон

И все из-за него.

Из-за того, что случилось в ту ночь, когда он убил Кэлвина Гейнса.

Из-за тех слов и причин, которые известны только ему и которыми он ни с кем не хочет делиться. Сказать, что они подрались – значит толком не объяснить, как его друг оказался убитым.

Поэтому я не могу сказать ему то, что он хочет услышать.

И он не говорит мне то, что я хочу знать.

И я знаю, что мне будет по-прежнему сниться убийство, совершенное той ночью, как знаю и то, что буду просыпаться, задыхаясь от еле сдерживаемых рыданий.

Дядя Майк не поджидает нас, и некому поднять нам настроение, когда мы с мамой возвращаемся домой. Я уже укладываюсь вечером спать, когда слышу внизу его голос вперемешку с голосом отца, и, хотя прошло много-много месяцев, могу сказать, что дядя Майк пьян. Он больше никогда не садится за руль подшофе, и это значит, что бутылку он принес с собой и, вероятно, выпил половину, прежде чем войти в дом. Он не мертвецки пьян, не падает, не отключается и не блюет – этого с ним не бывало с тех пор, как арестовали Джейсона, – но махнул он достаточно, чтобы высказать все, чего никогда бы не осмелился произнести, будучи трезвым.

Они с отцом явно выясняют отношения, только обоим хватает ума не переходить на крик. Впрочем, это не важно. Из своей комнаты я могу слышать их приглушенное рычание. Я проскальзываю в коридор и застаю Лору, в ночной рубашке, на лестничной площадке, где она стоит, вцепившись в перила. Молча, стараясь не наступить на скрипучую половицу, я подкрадываюсь к ней.

– Где мама? – шепчу я, зная, что мама не молчала бы, будь она внизу, с папой и дядей Майком.

– Бегает.

Уже начало одиннадцатого, на улице темно – хоть глаз коли, а она бегает. Я отбрасываю эту мысль.

– Тогда объясни мне! – говорит дядя Майк, и слышен глухой удар, словно что-то падает. – Потому что я стою на том, что…

– Едва стоишь. Ты хочешь, чтобы Кэрол застала тебя в таком виде?

– Я хочу, чтобы Кэрол видела меня любым. Я хочу… я хочу…

– Майк, что ты делаешь? – В голосе отца сквозит усталость.

– Пытаюсь поговорить с тобой. – Снова грохот, сопровождаемый приглушенными ругательствами.

– Присядь, пока ты не сломал то, что я не смогу починить. – Шаркающие шаги и ворчание.

– Убери от меня руки. Я стою.

– Хорошо, – говорит папа. – Стоишь. Ну, говори тогда.

– Тебе нужно увидеться с Джейсоном.

Рядом со мной Лора убирает руки с перил и пятится назад.

– Куда ты? – одними губами спрашиваю я, поскольку внизу все стихает и мой шепот может нас выдать. Лора не отваживается ответить. Она лишь качает головой и спешит назад в свою комнату.

– Это не твое дело. – Голос отца снова приковывает мое внимание к происходящему внизу.

– Черта с два. Я люблю его как своего, и…

– Но он не твой сын. Все мои дети – только мои, как и она.

Я чувствую, как слово «она» зловеще повисает во внезапно наступившей тишине. Теперь я хватаюсь за перила. Я никогда не слышала, чтобы отец говорил с дядей Майком о маме.

– Будь он моим, я бывал бы там каждую неделю. Я бы не отправлял туда жену и дочь одних с отговорками от моего имени.

Внизу поскрипывают половицы, и я мысленно вижу, как папа почти вплотную приближается к дяде Майку.

– Я не собираюсь встречаться со своим сыном в таком месте.

– Тогда ты его вообще не увидишь! А что, если ты не проживешь еще тридцать лет? Сколько было твоему отцу, когда он умер? Шестьдесят? Ты что, не понимаешь? Тебя может уже не быть на этом свете, когда он вернется, и ты так и не узнаешь, каким стал твой сын!

– Я и теперь его не знаю! Как он мог… – Отец резко замолкает, как будто его душат слова. – Я не хочу вести с тобой этот разговор, когда ты пьян.

– А как насчет твоей жены… с ней ты можешь поговорить об этом?

Папин голос звучит так тихо, что я едва могу расслышать.

– Смотри у меня, Майк.

– Ага, только этим и занимаюсь. Стою в сторонке, смотрю, помочь не могу, никого не трогаю.

Я слышу какую-то возню, в которую вторгается глухой стук. Не в силах сдержать любопытство, я спускаюсь на несколько ступенек вниз, приседаю на корточки и заглядываю в гостиную. Отец прижимает дядю Майка к стене, но отпускает так же внезапно, как тот наносит ответный удар, и я вижу, как вздымается отцовская грудь от глубоких вдохов. Они оба тяжело дышат.

– Уилл, я…

– Прекрати сюда приходить, когда пьешь. Прекрати говорить о моей семье так, будто кто-то из них когда-либо принадлежал тебе. Прекрати вести себя так, будто хоть что-то смыслишь в отцовстве. – Он подходит к шкафу и достает оттуда одеяла и подушку, которые мама держит под рукой для дяди Майка, и швыряет их на диван. – Пьяный или нет, как друг или нет, но, если еще раз скажешь хоть что-нибудь о моей жене, я тебя урою.

Я едва успеваю прошмыгнуть обратно к себе, прежде чем папа поднимается наверх.

Дни стоят сухие, без дождей. И все равно я нет-нет да и проезжаю мимо пруда Хэкмена, но так и не встречаю Хита. В остальном все как будто в порядке. Не хорошо, не ужасно, просто терпимо.

Мне по-прежнему снится, как умирает Кэл от руки Джейсона. Раз за разом мое подсознание проецирует чудовищную сцену, пытаясь собрать кусочки пазла, чтобы стало понятно, как мой брат мог сделать то, что он сделал, но цельная картина не складывается.

Однажды ночью я вскакиваю, задыхаясь, уверенная, что слышу, как капает кровь Кэла, и обнаруживаю, что это дождь стучит по оконному стеклу.

Не могу сказать, что я испытываю облегчение, когда на следующий день пикап Хита наконец останавливается позади Дафны у дерева. Мой сон слишком свеж в памяти. Я боюсь, что меня выдаст дрожащая нижняя губа, когда Хит присоединяется ко мне под тенистой кроной дуба.

– Я думала, что придется уйти на работу, не дождавшись тебя.

– Я не мог приехать раньше. – Это все, что он говорит, приближаясь к ветке, которую я уже мысленно окрестила его местом.

У нас нет назначенного часа встречи, да и с дождем все как-то непредсказуемо. Логичнее было бы обменяться телефонами или установить конкретные дни и время встреч, но мы этого не сделали, и я не думаю, что когда-нибудь до этого дойдем. Когда все так расплывчато и зависимо от прихотей погоды, оно и ощущается как нечто непреднамеренное. И меня меньше терзают мысли о том, что я делаю что-то неправильное.

– Мой график работы меняется каждую неделю, – говорю я. – Если меня когда-нибудь не будет здесь после дождя, так только поэтому. И ни по какой другой причине, так и знай.

Хит кивает. Неловкое молчание растягивается на расстояние в несколько шагов, разделяющее нас. Я не знаю, как его заполнить. Я сижу здесь около часа, пытаясь, и в основном тщетно, заглушить неотступное чувство вины за желание увидеть его. Прошлой ночью только шум дождя с его тайным смыслом позволил мне снова заснуть после моего тревожного сна.