Бутырка. Тюремная тетрадь - Ольга Романова

Другое дело, если ущерб заявлен государством. Тут пятьдесят на пятьдесят. На зоне есть развеселый кавказец, у которого был сыроваренный завод, — он не платил налогов, его посадили, и он понимает, за что сидит. Если речь идет о чем-то существенно более крупном, чем сыроваренный завод, значит, может иметь место политика. Таковых на нашей мирной зоне нет — зато их много в Бутырке, об этом муж пишет в дневниках.

У третьего бизнесмена из нашего отряда (он работает «бугром хлебопекарни») — мошенничество в чистом виде, со страховками — и, соответственно, с ущербом. Здесь все просто и понятно. «Заказных» бизнесменов стараются пристроить к клубу или библиотеке. Кстати, среди зеков мой муж прослыл большим специалистом по деревенскому фольклору, чего за ним никогда не водилось. Оказалось, что по прибытии на зону муж пошел в библиотеку и взял почитать Фолкнера «Деревенька». Прапорщик его так прямо и спросил: «Фольклором интересуетесь?»

Во-вторых, муж рассказал, что и он, и его товарищ по несчастью (второй «заказной») прибыли на зону почти одновременно с выговорами в личных делах от тюрем (разных, кстати), где они содержались до лагеря. У одного выговор объявлен за 3 дня до этапа, у другого за 4. Начальник зоны понял все сразу: «Что, — говорит, — денег с вас хотели за этап?». Со второго хотели 25 000 рублей за «приличный этап», с моего — столько же в долларах. Ни тот, ни другой денег не дали. Результат превзошел все наши ожидания: это очень приличная зона, да и этап обошелся малой кровью. А исходящие номера жалоб моего мужа в прокуратуру (на незаконный выговор — он осложняет дальнейшую жизнь) ему так никто в Бутырке и не сообщил. Похоже, их просто не отправляли. Зайду на неделе в Бутырку непременно, поинтересуюсь исходящими-то. Или сразу в прокуратуру.

Кстати, то же самое касается и суда: муж в апреле отправлял свои замечания на протокол. Ответа нет до сих пор. Зайду и в Пресненский суд. Судья Олег Гайдар, сразу после нашего дела получивший повышение и перевод в Мосгорсуд, неплохо парировал доводы адвокатов об отсутствии доказательств в деле: «А следствие догадалось». И я, и еще несколько человек, — мы это слышали, а я вела параллельный протокол. Там много чего в протоколах не оказалось.

В-третьих, муж рассказал про сам этап. Купе на 12 человек, полки в три яруса. Это «столыпинский вагон». С собой — сухой паек, кипяток дают раз в день. Куда везут — неизвестно. Говорить запрещено. За пачку сигарет «Парламент» у старшего офицера можно узнать все: куда, какая зона, кто начальник, какие условия. Достать дополнительный кипяток нельзя и за сигареты.

Пока я жила на зоне (почти 4 дня: трое суток «чистыми» плюс отъезд-приезд), встретила несколько человек — самых разных — приехавших из тюрьмы в Медведково. Люди рассказывали удивительные вещи: там, оказывается, построили новый корпус — по всем европейским нормам. Там чистые, большие дворики, там нормальные камеры, где есть вентиляция и все, включая плечики для одежды. Есть тюрьма в Капотне, где без взяток, на законном основании, родственники передавали домашнюю еду каждый день. Поминали при этом известный ларек в Бутырке: просроченные продукты и копченая куриная грудка за 500 рублей. Когда я передавала мужу ту же курицу с воли нелегально, не отрывая ценников, он и его сокамерники удивлялись: неужели никому нет дела до того, что происходит в 4 километрах от Кремля?

И попав на зону, мы — после Бутырки — удивляемся нормальным людям, просто исполняющим свой долг. Исполнять долг и подчиняться требованиям закона — это просто. Когда ты живешь на зоне, ты привыкаешь к тому, что у тебя, например, проверка два раза в день — в 16 и в 21:00. В это время ты должен быть на месте, в отведенной тебе комнате, и рапортовать проверяющим, кто ты и откуда. Проверяющий при этом громко стучит в дверь, и сам ее не открывает — мало ли что. На двери при этом есть внутренний замок — его надо открыть, кстати. Приватная жизнь.

У наших соседей жил мальчик — его не сдавали в детскую комнату, он большой для этого, там для младенцев кроватки — а наш бутуз был подрощенный, лет 6–7. Он обожал проверки: «Папа, папа, а когда проверка?». А папа у него серьезный: со звездой на одном плече и с паутиной на другом. Не знаю пока, что означает это сочетание, но выглядит внушительно.

Зеки, к которым приехали родные (их 15 человек, включая моего, плюс завхоз, плюс таджик-уборщик Леха), очень стараются взять любую работу на себя. «Мама, посиди, я сам все помою», «Я сам почищу картошку», «Мама, отдохни» — самые частые слова, что слышишь на кухне. Разговоры самые обычные: Валька вышла замуж, Петя в армию ушел, клубника в этом году уродилась. Говорим о тюрьме, о порядках на зоне только когда на кухне одни тетки: делимся информацией. Тетки говорят — да я и сама увидела — что зона честная: офицеры реально стараются, крутятся, пытаются как-то накормить своих подопечных и обеспечить им человеческие условия. Работают здесь в основном местные, деревенские жители — крепкие, надежные и веселые. В общем, порядочные кулаки. И тетки, и зеки говорили мне, что муж придет в себя уже к осени — откормят. От Бутырки долго отходят.

Сидят здесь в основном жители области и москвичи. По особо тяжким статьям посылают в лагерь строгого режима — он у нас по соседству — так что совсем страшных зеков у нас на зоне нет. Осужденных стараются распределять в отряды «по интересам». Отряд — это от 80 до 120 человек, которые живут в одном бараке. Работать при этом они могут в самых разных местах. В нашем отряде нет блатных — эта публика собрана в отдельном, «черном» отряде. Там свои порядки и свои законы, то есть понятия. Не плохие, не хорошие — просто свои. К ним мало кто приезжает, туда почти не ходят передачи: ведь если ты не соблюдаешь лагерные правила (а многие правила блатные не могут соблюдать исходя из понятий), то и передачи, и свидания ограничиваются.

Муж скоро должен получить «зеленую бирку» — это облегченный режим. У него в отряде большинство зеленобирочных. Это означает, что я чаще, чем раз в два месяца, смогу делать ему передачи (уже раз в месяц) и чаще приезжать — сейчас положено раз в три месяца. Впрочем, есть и другие, вполне законные методы усилить ему питание, но это уже маленькие хитрости нашего городка, не буду о них. О взятках речи не идет. Судя по всему, здесь это не принято.

Что касается взаимоотношений между зеками, то здесь они разительно отличаются от тюремных. В тюрьмах люди стараются сплотиться — во всяком случае, так было в Бутырке, — и пытаться совместно противостоять. То ли здесь противостоять особо нечему, то ли еще почему, но здесь каждый за себя. Пока я знаю о трех вариантах совместных действий. Во-первых, если кто-то крысятничает — например, крадет еду из общего холодильника — такого человека совместно выгоняют из отряда (это очень плохо). Во-вторых, это обмен информацией (строго дозированный обмен — здесь лишних слов не говорят): про каждого новенького приходит неведомыми путями малява из тюрьмы, от смотрящего — как человек себя зарекомендовал. На мужа пришла весьма позитивная характеристика, что существенно. В-третьих, отношение к «петухам»: выявляют их быстро, относятся нейтрально, но в любом отряде они живут обособленно, у них даже есть отдельный умывальник. Общение с ними не поощряется. Причем среди гомосексуалистов попадаются и преинтереснейшие люди: музыканты, банкиры, художники. Но дела это не меняет.