Бутырка. Тюремная тетрадь - Ольга Романова

Местное начальство исподволь (на зоне много дурацких ограничений) поощряет у зеков садоводство и огородничество. Поэтому у многих бараков имеются грядки.

На нашей зоне (куда я уже рвусь, как в санаторий — потому что там нет телефона, интернета, зато есть прекрасная духовка на кухне и интереснейшие собеседники) никогда нет тишины. То из комнаты отдыха доносятся звуки от треклятой группы «Любэ» (шансон, особенно уголовный, на зоне никогда не слушают), то кто-нибудь — исключительно из сердобольности — поставит погромче новости «Первого канала», чтобы все были в курсе событий (хотя власть здесь оценивают трезво) и послушали о снижении ставки рефинансирования. Когда все смолкает наконец, — вступают овчарки, они под окнами. Их много, и это мощный хоровой коллектив. В отличие от группы «Любэ», под них можно спать. Особенно если у тебя на голове спит чудный кот.

Скажу сразу, я собачница, и коты для меня — как кинза к хинкали, то есть предмет обаятельный, но необязательный. То есть, я была такой до встречи с Этими Котами. Жителей города Бзоц и его окрестностей смело можно считать продолжателями и хранителями дела древних египтян: здесь культ котов. И они прекрасны. Лагерные овчарки тоже относятся к котам с некоторым почтением: во всяком случае, если кот идет погулять, собаки отворачиваются. Кот идет по своему маршруту, ни на кого не оглядывается и дорогу никому не уступит. Впрочем, может подойти пообщаться, если ему вдруг стало интересно.

В отряде моего мужа четыре кота: кот цвета баклажана Тимофей (наглый и обаятельный беспредельщик), белоснежная кошечка Мася и, соответственно, два котенка. Это — на восемьдесят человек. То есть у каждого кота в служителях примерно 20 человек. Им отдается все: они кушают сливки (если уговорить), они ходят в ошейниках, им в передачах пересылают наполнитель для туалета, а у Маси есть золотая цепочка поверх ошейника. В нашем гостевом бараке царь — Максик, названный так мамой одноименного стоматолога из МОНИКИ, загремевшего на нашу зону по каким-то своим стоматологическим делам. Каждый приезжающий на зону хочет забрать Максика с собой на волю, но это невозможно, его никто не отдаст. Да и Максик может расстроиться — ему на зоне исключительно вольготно и сытно. Максику 4 месяца, он вечером выбирает, к кому он пойдет спать; подкуп запрещен — тем более что Максик неподкупен. Его нужно долго уговаривать, чтобы он съел курочку. Молоко — только «Можайское», и никакого другого. Вчера ночью он спал на моей подушке, то есть на моей голове — и безо всякой курочки, это был его собственный выбор. Мои акции так сильно поднялись, что курочку, не съеденную Максиком, моему мужу разрешили взять с собой в барак. На том и расстались. До следующего свидания.

Начальник Бутырки дал мне неделю на то, чтобы мой дневник был удален из интернета

Эту тетрадь, которую мой муж закончил писать перед этапом, мне передавали десятки рук: сотрудники Бутырки, чужие адвокаты, родственники арестованных. Всем — огромное спасибо и удачи. В тексте есть неактивные ссылки на Приложения: они в конце, это некоторые пояснения о явлениях и событиях, которые могут быть непонятными для людей с воли, — но общеизвестны для «бутырских». Текст практически не редактировала: только кое-где расставляла активные ссылки на свои посты, которые были опубликованы на Slon.ru в те дни, когда от мужа приходили какие-то известия; плюс, в некоторых местах не выдерживала и оставляла в скобках свои комментарии, но совсем немного, и я их отметила. Еще на всякий случай полностью изменила имена заключенных.

События, которые описаны в этой тетради, происходили на Бутырском Централе с конца апреля по начало июля 2009 года, Сама запись сделана несколько позже в силу причин, о которых я расскажу подробнее далее. Хронология и фактура событий восстановлены мною процентов на 90–95.

26.04.09

В моей новой камере есть вещь, прелесть которой я сразу не оценил. Теперь мне кажется, что это — незаменимая вещь. Это холодильник «Саратов», которому на вид лет 40. Он весь металлический, с хромированной ручкой — из тех времен, когда по улице ездили «Волги» с оленем. Не очень понятно, как он здесь оказался и как сохранился. Он издает ровный, достаточно громкий гул, но только в первое время кажется, что это мешает. На самом деле, этот гул почти полностью заглушает все тюремные звуки: шум хлопающих на «воровском продоле» дверей, ночные перекрикивания за окнами. Сон приходит так же быстро, как и под монотонный стук колес.

Спать мне в последнее время вообще стало более комфортно — после того, как я сделал основу для матраца из томов своего уголовного дела. Проблема в том, что основу большинства кроватей на Бутырке составляют переплетенные крест-накрест металлические пластины. Сами матрасы очень тонкие, поэтому спать на одном матрасе невозможно в принципе, утром все тело болит. Если постоянно ездить на суд, то эту проблему можно решить: при возвращении из суда за пачку хороших сигарет можно получить второй матрас. Правда, это удобство до первого обыска — дополнительные матрасы отбираются. Можно и самим сшить несколько матрасов в один, но делать это надо аккуратно, чтобы не был заметен шов, иначе такой чудо-матрас тоже отберут.

Мне вообще непонятно, почему нормальные матрасы нельзя выдавать сразу, но если это связано с отсутствием должного финансирования, то почему бы не разрешить покупать дополнительные матрасы за деньги? Мы же все равно за них платим, но не напрямую, а по бартеру. Если посчитать, сколько пачек дорогих сигарет ежемесячно расходуется на «покупку» (или, правильнее сказать, на аренду до первого шмона) комфортного сна, то получится неплохая сумма.

Весной особенно остро понимаешь, что такое казематы. Солнце, хотя и заглядывает в наше окно, все равно не может пробиться сквозь толстые стены камеры, поэтому в ней очень холодно. В большинстве прогулочных двориков, в которых гуляет Большой Спец, солнце отсутствует вообще. Сегодня я вышел на прогулку в зимней куртке и в теплых ботинках. Старшой, отвечающий за нашу прогулку, предоставил нам сегодня один из самых светлых двориков. Впервые за зиму согрелся. Однако Первомай на носу.

04.05.09

Прошло уже больше месяца, как я вернулся на Большой Спец, или, как его еще здесь называют, ОКИ — отдельный корпус изолятора. Сижу напротив своей бывшей камеры № 276, которая с момента моего выезда из нее в конце февраля пустует. Единственным человеком, прилегшим за это время на одну из ее шконок, был посетивший Бутырку Мики Рурк. Вообще странно, что камера, где оборудован душ, прекрасно принимает МТС, и есть много других, нетипичных для Бутырки опций, стоит пустой все это время. Видимо, пока не нашелся спонсор, готовый оплачивать проживание в ней.

Сейчас на ОКИ пустует процентов 20 камер. Их количества вполне достаточно, чтобы переселить арестантов из Малого Спеца в более человеческие условия. По какой причине этого не происходит, я понять не могу.