Такое запутанное дело. Когда конец близок - Фрэнсис Дункан

Картхэллоу расправил плечи:

– Ах, вот что я по-настоящему люблю! Свежий воздух Атлантики, без дыма и грязи прокопченных городов!

Мордекай Тремейн внимательно смотрел по сторонам, наслаждаясь неповторимым пейзажем. Отсюда, с повисшей между морем и небом скалы, открывался вид на гордый простор бухты Фалпорт, мыс больше не закрывал обзор, а скалы и песчаные пляжи лежали, как на ладони.

Взгляд свободно скользил по кромке горизонта, тронутого первыми красноватыми отсветами заходящего солнца. Дневной путь светила пролегал от белой башни маяка, охранявшего правую оконечность бухты, к далекому мысу слева, за которым скрывался Сент-Моган. Порой случалось, что под ударами жестокого шторма бухта тонула в ледяном мраке, вздрагивая от безжалостных порывов завывающего морского ветра. Однако сейчас, тихим вечером, мирная картина радовала душу.

Мордекай Тремейн повернулся к дому. С этой стороны «Парадиз» также закрывали искусно посаженные деревья и кусты, обреченные на вечную борьбу с ветром и оттого упрямо раскинувшие ветви. Только там, где в стене была калитка, растительность расступалась и открывала часть особняка.

– Идеальное место для художника, – произнес Тремейн. – Вы можете по праву гордиться своим выбором.

– К тому же, здесь совершенно забываешь о болезнях и лекарствах, – проговорил Картхэллоу. – Нигде не чувствую себя лучше, чем в «Парадизе».

На самом краю скалы приютилось маленькое круглое сооружение из выбеленного ветрами камня. Мордекай Тремейн переступил через железную скобу, врытую в землю у входа, и заглянул внутрь.

– Когда-то тут был наблюдательный пункт, – пояснил Картхэллоу. – В сезон активной миграции рыбаки следили с высоты за движением косяков.

На обратном пути в поле их зрения попал подвесной мост. Подчеркнутая расстоянием хрупкость конструкции напомнила об изоляции особняка, и живое воображение немедленно включилось в работу.

– Напоминает средневековый замок, – заметил Мордекай Тремейн. – Если бы мост поднимался, то вражеского вторжения можно было бы не опасаться!

– Кроме налогового инспектора! – усмехнулся Картхэллоу.

Энтузиазм гостя заметно радовал художника. Да он и не скрывал, что дом – его любимая игрушка.

Хотя в некоторых местах скала не была абсолютно отвесной и могла бы покориться отважному альпинисту, но пробраться на верх с моря было невозможно. Вдобавок вода никогда не опускалась ниже окружающих скалу острых камней, а во время прилива волны поднимались почти до моста, так что возникала полная иллюзия острова или окруженного рвом замка.

Сам особняк был построен из обтесанных каменных блоков, как и положено надежному жилищу, призванному с честью противостоять ударам стихии. Однако он ничем не напоминал суровый, возведенный для обороны замок. Заказавший строительство миллионер выдвинул архитектору два условия: во-первых, дом должен органично вписаться в романтический пейзаж; во-вторых, мрачность окружающих скал не должна оказывать влияние на его облик. В сторону моря приветливо смотрела просторная веранда, а мансардные окна в покатой крыше создавали впечатление жизнерадостного, уютного кукольного домика.

Наверху располагались четыре спальни и две ванных комнаты, а первый этаж вмещал кухню, столовую, гостиную и комнату, которую хозяин использовал в качестве кабинета и библиотеки. Обстановка изумляла роскошью. Адриан Картхэллоу явно не принадлежал к числу убежденных приверженцев аскетизма. Мягкие ковры на полу, картины на стенах, изящные старинные вещицы в каждой из комнат стоили немалого состояния.

Кабинет примыкал к веранде, а широкое французское окно выходило в просвет между деревьями, открывая вид на море. Перед окном стоял массивный письменный стол на двух тумбах.

– Позволите на минуту отвлечься? – попросил Картхэллоу. – Обещал Льюису кое-что найти.

Он достал из кармана связку ключей, выбрал нужный, старательно снял его с кольца и отпер один из ящиков стола.

– Забавная привычка, – с улыбкой объяснил художник. – Сам не знаю, когда и с чего это началось, но прежде чем вставить ключ в замочную скважину, снимаю его с кольца.

В ящике лежала небольшая записная книжка в кожаном переплете. Картхэллоу достал ее и перелистал страницы. Нашел нужную, быстро написал что-то, вернул книжку на место, а из стопки визитных карточек в глубине ящика выбрал одну. Нахмурившись прочитал и аккуратно убрал в бумажник.

Мордекай Тремейн стоял рядом. В тот момент, когда Картхэллоу возвращал на место записную книжку, он увидел то, что лежало под ней. Револьвер. Он машинально поправил пенсне. Картхэллоу заметил смущение гостя и улыбнулся.

– Держу для защиты, – пояснил он, дотронувшись до рукоятки. – Что ни говори, а место уединенное. Неизвестно, кто и с какой целью забредет сюда. Да и кому-нибудь из… поклонников может прийти в голову меня навестить!

За спиной раздался судорожный вздох. Оба повернулись и удивленно посмотрели на Роберту Ферхэм. Ее бледные глаза округлились от ужаса.

– Адриан, вы… вы же не всерьез, правда?

Картхэллоу вскинул брови:

– Не всерьез?

– Насчет того, что кто-то способен замыслить плохое. Неужели вы верите, будто вам может угрожать опасность?

– Почему нет? – Он запер ящик и повесил ключ обратно на кольцо. Повернулся к Роберте и положил руки ей на плечи, чтобы заглянуть в глаза. – Тем, кто говорит правду, приходится платить. Страдание за искусство – привилегия истинного художника.

Сцена была вульгарно-театральной. Тремейну ответ не понравился, как и поведение Картхэллоу. Тот явно переигрывал. Однако Роберта Ферхэм не заметила искусственности позы и нервных вздохов.

– Вы же знаете, Адриан! Знаете, что если я могу чем-либо помочь, то достаточно лишь попросить. О чем угодно! – воскликнула она.

Последние слова Роберта особенно подчеркнула интонацией. Лицо ее выражало готовность, губы приоткрылись. Адриан посмотрел на гостя поверх бесцветных прилизанных волос и ответил:

– Да, дорогая. А вы наверняка знаете, как я ценю преданность.

Все трое вышли из кабинета. В конце коридора Мордекай Тремейн увидел дверь, за которой скрывалась узкая винтовая лестница. Оказалось, что лестница ведет под крышу, в большую, занимающую все пространство чердака комнату с теми самыми мансардными окнами, какие он заметил, стоя на краю скалы. Отсюда открывался панорамный вид на море, побережье и окрестности Фалпорта.

Нагромождением холстов, мольбертов, кистей, красок и прочих профессиональных принадлежностей комната напоминала студию лондонского дома. Бросились в глаза пейзажи уже знакомых уголков Корнуолла. Тремейн заметил ту самую акварель, над которой мастер работал во время их недавней случайной встречи.

Роберта Ферхэм ходила по студии с благоговением преданного ученика, вступившего в знакомое, но священное пространство. Она остановилась, взяла в руки небольшое, выполненное маслом изображение мыса Трекарн и вздохнула: