Всего лишь полностью раздавлен - Софи Гонзалес

Это был папа. Я выкарабкался из постели, и он бросил мне рубашку и джинсы. Я нащупал обувь, пытаясь молча сформировать целостное представление о ситуации. Отец в панике бормотал что-то себе под нос, копаясь в ящике с моим нижним бельем.

– Господи, Олли, почему ты не складываешь носки парами?

– Бери две штуки – какие попадутся под руку. Это неважно.

– Важно. Надо складывать носки вместе. Каким же ленивым надо быть, чтобы совать их в ящик. Ты даже не занимаешься стиркой или сушкой. Все, что мы от тебя просим, – содержать комнату в порядке. Одно крошечное требование…

Я протер глаза, пытаясь проснуться окончательно. Папа практически никогда сюда не заходил. И ему всегда было все равно, как выглядит моя комната.

– Ну и что? Это просто носки.

– Тебе уже восемнадцать, Олли.

– Семнадцать.

Он выругался и задвинул ящик так резко, что упал стоящий на комоде стакан с карандашами.

Папа никогда не матерился. В принципе. Я закрыл рот и сел на кровать. Мои щеки горели. Похоже, что-то случилось с тетей Линдой. Что-то наверняка хуже обычного.

– Кто с детьми? – спросил я.

– Рой. Ему нужно поехать в больницу. Нам надо отвезти тебя к ним.

– Стой, мы не поедем в больницу?

– Включи мозги, Оливер. Сейчас три часа ночи. Криста и Дилан спят.

Но я хотел присоединиться к взрослым. Я не хотел сидеть дома, не зная, что происходит. Ожидая худшего. Но спорить с отцом, когда он в таком настроении, – это как просить осу о рукопожатии. Не без усилий я заставил себя сосредоточиться и собрал вещи, которые могли мне пригодиться. В последнюю секунду я повернулся и схватил зарядник для телефона, прежде чем спуститься вниз.

Мама носилась туда-сюда с опухшими, налитыми кровью глазами, собирая журналы, чистые салфетки и одеяла.

– Садись в машину! – рявкнул мне отец.

Как будто именно я был виноват в состоянии тети Линды. Я ринулся к гаражу, а потом резко остановился.

– Что? – спросил он.

– А… если я поеду на своей машине, то смогу завтра привезти Кристу и Дилана в больницу, если нужно.

Папа уставился на меня так, словно я сказал самую тупейшую вещь на свете. Я напряг мозги, пытаясь вспомнить, чем я его взбесил. Ничего в голову не приходило.

К счастью, мне помогла мама.

– Прекрасная идея, милый, – заметила она, протискиваясь мимо меня, чтобы бросить вещи на заднее сиденье «Хонды». – Замечательная.

Я проследил за ней взглядом, все еще держа свою одежду в руке.

Отец направился прямиком к «Хонде», говоря мне поторапливаться.

Мама захлопнула заднюю дверцу и повернулась, внезапно заключив меня в крепкие объятия.

– Все будет хорошо, – прошептала она. – Думай позитивно ради меня. Надо смешать твою энергию с моей. Вместе мы сильнее.

– Ладно, – ответил я.

Но я соврал. Мой мозг быстро подготовил подборку любимых ужасов, чтобы предоставить мне их в критические моменты. Тетя Линда умерла. Или находилась в больничной палате и звала дядю Роя, но никого рядом не было. Или уже лежала в могиле, а жуки рыли норы под ее ногтями, чтобы отложить яйца.

Поездка до дома Линды и Роя прошла как в тумане. Я вел машину на автопилоте, пока разум парил где-то под потолком, скандируя: «Гибель, гибель, гибель!» – словно в трансе. Наверное, так и есть.

Я был в трансе.

Родители остались в машине, а я, образно говоря, «поменялся дубинками» с дядей Роем. Он – в больницу. Я – с детьми. Командная игра.

Оказалось ужасно странно спать в кровати тети Линды и дяди Роя, поэтому я покопался в их шкафу, пока не нашел одеяло. Я закутался в него, устроившись на диване, изо всех сил взбивая жесткие подушки. А затем уставился в потолок. Как будто я мог заснуть, черт возьми. Забавно, как человек может провести недели, месяцы или иногда даже годы, готовясь к кошмару, который скорее «когда», чем «если». А потом, когда ты только убедил себя, что принял конец света и смиришься с последствиями, он действительно настает, причем внезапно, и ты вовсе не смиряешься. Ты падаешь, садишься там, где стоял, ошеломленный потерей, к которой ты никогда не был готов.

Как я мог подумать, что справлюсь с потерей тети Линды? От реальности всего этого я почувствовал беспомощность. Моя жизнь растянулась передо мной, состоящая из сотен тысяч часов, а те состояли из миллионов минут, ну а те в свою очередь – из миллиардов секунд. И каждая секунда навалилась на меня камнем.

Непонятно, как я проберусь через проклятые долгие миллиарды секунд, когда тети Линды больше не будет в живых.

Тик.

Тик.

Тик.

Проснувшись, я увидел три пропущенных звонка и сообщение. Мой желудок скрутило, и, приготовившись, я разблокировал телефон.

В порядке.

В порядке. Значит, хорошо.

Я двигался, как в пузыре, поднимая детей, одевая их, давая им завтрак. Как оказалось, они понятия не имели, что мама в больнице, а я не знал, как им это преподнести. В конце концов я все преуменьшил, выдав кризис за небольшую вспышку, и говорил я веселым голосом. Последнее было чертовски тяжело, учитывая, что я спал, по моим оценкам, часа четыре. К счастью, ребята вроде бы ничего не заподозрили. Они были слишком заняты болтовней о том, что хотят на ужин в честь Дня благодарения.

Выяснилось, что мама пообещала приготовить им картофельный гратен с кусочками бекона и они смогут выпить по стакану колы, если будут хорошо себя вести.

Ой. Я даже не подумал про ужин. Кому-то придется сообщить детям, что его праздничного меню сегодня не предвидится. Но этим «кто-то» буду не я. Хватит! Не собираюсь выступать в роли гонца плохих новостей. Нет уж, я не сделаю сегодняшний день еще более отстойным. Поэтому, когда Криста захотела надеть костюм Эльзы, к которому прилагались крошечные туфельки, я ей разрешил.

И когда Дилан захотел банановый смузи в качестве «особенного» завтрака, он получил свой смузи. Кому какое дело, верно? Жизнь коротка.

А потом мы поехали в больницу.

Тетя лежала в палате, поддерживаемая жесткими белыми подушками и койкой, приподнятой с одного конца. На Линде не было шарфа. Хотя она давно начала проходить химиотерапию, совсем лысой она не стала. На голове осталось несколько огоньков коротких кудрей, которые раньше доходили до плеч.

Ее лицо оказалось напрочь лишено косметики. Она всегда, каждый день, делала себе макияж. Даже если надо было просто причесать брови и использовать подводку для глаз. Без всего этого она выглядела Больной с большой буквы Б.