Талисман Белой Волчицы - Ирина Мельникова

— Ах, какая я неловкая!

— Ничего, Мария Викторовна, мы вашу неловкость исправим, — как ни в чем не бывало вымолвил Михаил и, опустившись на колени, собрал вывалившиеся на землю предметы и аккуратно сложил их в туес. Не поднимаясь с колен, согнул голову в поклоне и подал туес Маше:

— Все-таки не откажите в любезности, подскажите бедному коллекционеру, кто из нас внакладе остался — я или Хатанга?

К удивлению Алексея, Маша приняла туес, заглянула в него и улыбнулась скептически:

— По-моему, вы друг друга стоите! Вы ему заплатили сущую ерунду, а он вам подсунул сущую ерунду, хотя пара вещиц представляет определенную ценность, но это совсем не то, что он показывал нам. — Она подняла глаза на Алексея. — Старик по какой-то причине решил не продавать свои самые ценные находки. Или нашел более выгодного покупателя? — обратилась она теперь уже к Михаилу, который, поднявшись с колен, сосредоточенно отряхивал их от песка и бурьяна.

Тот оставил свое занятие, тоже заглянул в туес и недоуменно пожал плечами:

— Ничего не пойму! Я всегда платил ему столько, сколько он запрашивал. И даже ни разу с ним не торговался, хотя иной раз он и подсовывал мне чистое барахло с помойки, только столетней давности. Так что какой резон ему искать другого покупателя, если я скупал у него все, что он мог предложить?

— Но, возможно, более ценные находки он сдавал в казну? — предположил учитель.

— О чем вы говорите, Владимир Константинович? — скривился Михаил. — Там платят сущие гроши, да и не все подряд берут.

— А если лучшее он просто-напросто припрятал на черный день? — подал в свою очередь голос Алексей.

— Какой, к дьяволу, черный день? — махнул рукой Михаил. — С таким же успехом он мог бы откладывать деньги, что я ему плачу за древности, но они у него водятся ровно два дня. Первый день уходит на дорогу до ближайшего кабака, или шинка, второй — на пропой. Все спускается в один присест. Бывает, до двадцати дармоедов вокруг него вьются, а он их от доброты сердечной поит и кормит, пока все деньги у него не выдоят. Случается, что в грязь, а то и в снег выбросят без порток и рубахи. Я самолично его дважды из канавы подбирал, а Федька — так и всю дюжину раз. Отмоем, подкормим, оденем, а через несколько дней приезжаю, смотрю — он опять в рванине, босиком… Спрашиваю: «Что, опять сапоги пропил?» Так, поверите, никогда не сознается. На все у него один ответ: «Шайтан приходил, сапоги унес…» — Он вопросительно посмотрел на учителя, потом перевел взгляд на Машу и Алексея. — Ну что, принимаете мое приглашение?

— Прости, Миша, но ничего на этот раз не получится, — произнес Владимир Константинович мягко и, как бы извиняясь, улыбнулся:

— Илье Николаевичу завтра рано на завод, а мы с Машей отправляемся на три дня на озеро Карасук, там стоянку эпохи неолита откопали, хотим познакомиться.

Михаил закусил нижнюю губу, но обиду постарался скрыть.

— Ладно, не получилось так не получилось, но в следующую субботу я непременно пришлю за вами экипаж.

Дайте слово, что не откажетесь! — И посмотрел на Машу. — А вас, Мария Викторовна, попрошу оказать мне великую честь и посмотреть мою коллекцию. Я буду весьма благодарен, если вы поможете навести в ней порядок и если позволит время, то сделаете ее полное описание.

Алексей почувствовал сильнейшее желание повторить тот самый прием французской борьбы, который он применил против Михаила на пароходе. Но там все происходило в пылу схватки и было вполне объяснимо. Здесь же его могли попросту не правильно понять, да и как объяснять потом учителю, и тем более самой Маше, причину столь дурного поведения. Он сознавал, что описание коллекций — всего лишь предлог, который хитрый купчина придумал, чтобы чаще видеться с Машей. «Наверняка собрался приобщить и ее к своей коллекции», — подумал Алексей сердито, не решаясь признаться даже самому себе, что ревнует Машу к Михаилу. И не просто ревнует, а самым явным образом завидует, с какой непревзойденной лихостью купец нашел способ проводить с Машей гораздо больше времени, чем это удавалось ему.

— Машенька, — сказал Владимир Константинович. — Я считаю, тебе не стоит отказываться от предложения Михаила Корнеевича. Я видел часть экспонатов из его коллекции, и, надо сказать, они могут тебя заинтересовать.

— Хорошо, я подумаю, — ответила Маша достаточно сухо. — Возможно, я выберу время, чтобы осмотреть ваши коллекции, Михаил Корнеевич. — Она повернулась к Алексею и подала ему руку:

— Илья Николаевич, помогите мне подняться по тропе. Там есть такие крутые участки, что мне на них не вскарабкаться.

— По обрыву лучше не подниматься, — опять вклинился в разговор Михаил. — Пройдите чуть левее, там есть тропа, которой я обычно пользуюсь. Она менее крутая и идет через лес. — Он посмотрел вверх, где оставались его экипаж и коляска Владимира Константиновича. — Там и на экипаже можно проехать…

— И что ж тогда не проехали, а оставили его наверху? — поинтересовалась довольно язвительно Маша.

— А чтоб с вами познакомиться! — подмигнул ей Михаил, а Алексей с негодованием отметил, как сильно покраснела Маша и, главное, не нашлась, что ответить этому бесцеремонному нахалу и выскочке.

— Денег в кассе тридцать семь рублей двенадцать копеек, — докладывал Тригеру накануне вечером в его домашнем кабинете Семен Петрович Столетов.

Генрих Иванович с утра прихварывал и против обыкновения впервые за последние годы на заводе не появился. Он сидел нахохлившись, накинув на плечи, несмотря на жару, толстую клетчатую шаль, и то и дело промокал и без того красный нос огромным носовым платком и часто оглушительно чихал, отчего Столетов вздрагивал и на мгновение, а то и два терял нить разговора.

— Придется рассчитывать рабочих выписками. На золотых приисках издавна так делается. Вместо монет получают билет. — Бухгалтер произнес последнюю фразу, сам того не ожидая, в рифму и усмехнулся. — Все равно большую часть жалованья пропьют и прогуляют, а по билету мы какую-то долю отдадим провиантом, а остальное, что хотят, пусть получат в хозяйской лавке. Ежели Михаил Корнеевич откажет по какой-то причине, нажмем на Хорошилова. Он не посмеет отказаться.

— Вряд ли получится склонить к этому Михаила Корнеевича, — вздохнул Тригер. — Я уже пробовал с ним поговорить. Не дает он денег на жалованье. У него один разговор:

«Крутись, как я кручусь!» Можно подумать, мы с ним в равных условиях. Он, если что, своими деньгами рискует, а я — чужими… — Генрих Иванович шумно высморкался и посмотрел на Столетова. — Провианту достаточно содержится на складах? Будем выдавать все жалованье провиантом.

— Неосмотрительно это, Генрих Иванович, ох неосмотрительно, — покачал головой Столетов. — В зиму без провианта останемся, а вдруг накладки какие, обозы не пройдут или товар не сумеем продать? Сами понимаете, за это вас по головке не погладят.

— Я и без вас это знаю, — махнул обреченно рукой Тригер, — но от голодного рабочего у огненной печи проку никакого. — И, раздражаясь, выкрикнул: