Третий круг рая - Марина Владимировна Болдова

был основан в тысяча девятьсот пятьдесят четвертом году. Если Юдину сейчас семьдесят пять, он сорок пятого года рождения. Они с дедом, выходит, ровесники. Вполне объяснимо, что парни тусовались вместе на дачах: выбора особого для летнего отдыха в то время не было. Подожди, а ты сказала, что мама сама каким-то образом узнала об отце правду?

– Да. Вера тогда работала в архиве КГБ. На папку с делом Ильи Зулича наткнулась случайно. Это было в двухтысячном, когда со многих дел сняли гриф «Секретно».

– Папка… старая с завязочками… А Сотник сказал, что это – должностное преступление…

– Что ты там бормочешь, Ляна?! При чем здесь этот следователь?

– В чулане под лестницей я нашла пустую картонную папку для бумаг. Сразу выдвинула версию, что мама могла принести ее со службы, но Сотник отмел мои предположения. А, похоже, я права! Там еще буквы… Вот, смотри. – Я быстро нашла фотографию папки, сделанную на телефон. – Этикетку оторвали, но остались намертво приклеенные клочки бумаги. Человек, который это сделал, либо торопился, либо посчитал, что догадаться по трем буквам, о ком идет речь, невозможно. А тем временем все довольно просто: «З» – Зулич, «ль» – Илья. Отчество наверняка было на следующей строке. Так что папочку матушка из архива вынесла, можно не сомневаться. Для того чтобы показать Софье Марковне. И в результате светлый образ отца для дочери померк…

– Ничего не могу сказать по этому поводу. Но точно знаю, что твоя бабушка, увидев документы или копии их, отпираться не стала. Тем более что дело давнее… Кстати, кажется, она добилась реабилитации Зулича. Но я не в курсе, каким образом были сняты обвинения с государственного преступника, твоя мать в подробности не вдавалась.

– Постой, дед же рано умер! В заключении? Его что, расстреляли?!

– Нет, сразу после суда он скончался в камере от сердечного приступа.

– То есть Юдин, по сути, своим доносом деда убил! А сама бабушка Софья не знала, что это Юдин сдал Зулича? Когда замуж за него выходила?

– Он не сдал, Ляна. Он его «разрабатывал», вел его дело как следователь КГБ. Узнала твоя бабушка об этом лишь года через два после свадьбы.

– Интересно, кто ее просветил? – перебила я.

– Ну уж точно не сам Юдин! Наверняка до этого времени тот играл роль заботливого друга. К тому же Софья была обижена на мужа: получается, он хотел ее, беременную, попросту бросить, сбежав за границу. Не сомневаюсь, именно в этом ее и убедил Юдин. Поэтому, узнав, что в смерти Ильи виноват он, сразу развелась с ним.

– И засомневалась в виновности Зулича? Где логика? Нет, Тата, бабушка все знала. Если дед Илья ее так любил, он наверняка хотел позже забрать ее к себе туда, где устроится. Кстати, в какую страну он хотел рвануть?

– Да какая разница! И ты ошибаешься, оно понятно почему… Выехать к мужу Софья не смогла бы никогда: ее бы не выпустили из страны. Семидесятые годы, железный занавес – историю учила? Даже в страны соцлагеря попасть было очень непросто. Так что Зулич планировал ее бросить, прекрасно понимая последствия! Но и Юдину семейного счастья с любимой построить не удалось: вычеркнула Софья Марковна этого предателя из жизни дочери. Она же и метрику маме твоей поменяла: Вера Романовна Юдина стала Верой Ильиничной Зулич.

– Ну, знаешь… Предатель… Это его служба! В чем виноват Роман Егорович? Дед – да… Интересно, он знал, что бабушка беременна?

– Скорее, не знал… А если знал, то эти оба стоили друг друга! Илья жену предал, Юдин – друга. А мог отговорить от побега, Софью предупредить.

– А ему это зачем? Если он ее любил… В результате к нему в объятия она и бросилась. Что хотел, то и получил, хотя и на короткое время. Узнаю бабушкин характер – с плеча рубить!

– Точно. И уверена, после она о своем решении не пожалела ни разу.

– Вот почему Софья Марковна на даче совсем не бывала – такие трагические воспоминания.

– Вера тоже редко туда ездила до твоего рождения. Вы там поселились, когда тебе годик исполнился. Шандора тут же в коменданты приняли, до него желающих круглый год жить в лесу не находилось. Он порядок навел, этого не отнять. Тротуары, мостки, детская площадка – его рук дело.

– Я помню, на новогодние праздники народу прилично наезжало.

Я задумалась. Как получилось, что мне почти ничего не известно о родителях мамы и отца? Софья Марковна в моей памяти осталась не любящей бабулей, а надзирателем. Да, на даче с нами она не жила, но я была уверена, что из-за отца: очевидную свою нелюбовь к зятю-цыгану скрывать и не пыталась. Когда мы окончательно перебрались в город, она тут же взялась за мое музыкальное воспитание. К тому времени мама получила однокомнатную на набережной, буквально в полуквартале отсюда. Софья Марковна предпочла жить отдельно, оставив свои четырехкомнатные «хоромы», в которых я живу по сей день, нашей семье. Она четко обозначила свои права на внучку – музыкой я занималась под ее бдительным оком, но после урока она тут же уходила к себе. Не припомню, чтобы хотя бы раз она согласилась выпить кофе, который вежливо предлагал отец, провожая ее до дверей. Впрочем, было очевидно, папу отказ тещи волновал мало. Ее не стало, когда мне исполнилось двенадцать. И вот странно – в последний путь ее провожали только мы и Тата. Подругами Софья Марковна, как оказалось, не обзавелась…

– Да, Ляна, твоя бабушка была очень закрытым человеком, – словно угадав мои мысли, произнесла Тата. – Казалось, она с трудом выносит присутствие рядом собственной дочери. Вера после уроков домой ползла как на Голгофу – с тоской во взоре и тяжкими вздохами. А учитывая наше отнюдь не примерное поведение в школе, ей было чего опасаться. Софья Марковна могла «убить» презрением, высказанным парой колких фраз и взглядом.

– Ну, допустим, побег и арест мужа были для нее неожиданностью. Это как же нужно было не любить жену, чтобы вот так легко от нее отказаться? Мой дед был подлецом, Тата! Хотя меня почему-то это совсем не задевает, – усмехнулась я.

– Не суди… Вот и Вера сразу приняла сторону не родного отца, а отчима. Я