Теплыми руками - Алексей Николаевич Котов

Я с трудом встал. У меня отчаянно болели все синяки и шишки, которые я получил за последнее время. По-стариковски шаркая ногами, я направился к двери.

В коридоре стояла Светлана и ела мороженное.

— Как поговорили? — поинтересовалась она, аккуратно облизывая протекающее донышко стаканчика. — Надеюсь, все нормально?

— Еще бы!..

— Вы сильно кричали. Но я так и не поняла о чем.

— Мы спорили о принципах семейной демократии. Оказывается у нас разные взгляды.

— Сочувствую.

— Эх, да чего уж там!.. — я махнул рукой и привалился спиной к стене. — Коля уже вышел на волю?

— Пока нет. Ваш друг потерял ботинок в камере и Настя никак не может его найти.

— По-моему Настя идеальная жена.

— Твоя тоже ничего…

Я вздохнул:

— Смотря для кого.

Светлана немного смущенно кашлянула и состроила на лице гримаску, которая говорила: «Извини, но, в конце концов, каждый из нас старается сам для себя».

Неожиданно в конце коридора появилась стройная фигура Надежды Шарковской. Твердо постукивая каблучками, адвокат направилась прямо к нам.

Светлана насторожилась и выбросила остатки мороженного в урну. Я воспрянул духом. Надежда всегда вызывает у меня прилив сил, не говоря уже о том случае, когда одна несет тебе другую.

Не знаю, поправляют ли прыгуны в воду перед прыжком с вышки съехавший на бок галстук; застегивают ли они на все пуговицы пиджак, но после того, как я сделал такой же, как и они, глубокий вдох, я ринулся в пространство коридора со скоростью, которую эти отчаянные ребята могут развить разве что только через час свободного падения, да и то с камнем на шее. Сзади вспыхнул и увял протестующий возглас Светланы. Сметенная воздушной волной казенная урна упала на бок. Описав плавную дугу, она несколько раз, словно ища спасения, стукнулась железной головой в запертую дверь кабинета. Нет, я не бежал, я действительно падал в бездну. Думаю, что такого же мнения до сих пор придерживается молоденький сержант вышедший покурить в коридор. Сержант вовремя заметил, что у него расшнуровался один ботинок и нагнулся. Не исключено, что именно это спасло ему жизнь, но вместе с тем сократило срок существования подвешенного к потолку стеклянного плафона — он со звоном разлетелся на тысячу кусков. Кроме стеклянных осколков мое падение подарило экспертам и еще одну загадку — четкий отпечаток итальянского демисезонного сапога на спине сержанта. Впрочем, последний наверняка не стал достоянием печати, так как в противном случае это дало бы повод депутатам Государственной Думы еще раз поднять вопрос о том, как долго зарубежные капиталисты будут топтать наш российский закон.

Надежда испуганно пискнула и сжалась в комок. Я втолкнул адвоката в ближайший кабинет. К счастью кабинет оказался пустым. Я захлопнул дверь, навалился на нее спиной и подтащил к себе слабо отбивающуюся Надежду.

— А теперь слушай меня внимательно, — быстро заговорил я, глядя в широко распахнутые от ужаса глаза адвоката. — После того, как ты выйдешь отсюда, ты соберешь всех, кого только можешь найти…

В дверь забарабанили. Я не обратил на это никакого внимания и продолжал быстро говорить. Постепенно ужас в глазах адвоката уступил место более осмысленному выражению. Надежда выслушала меня очень внимательно и не задала ни одного вопроса.

Когда я закончил свою короткую лекцию, в дверь ударили уже чем-то более тяжелым, чем среднее по массе мужское тело.

Не раздумывая, я надорвал рукав плаща Надежды и, после некоторого колебания, горловину ее платья. Надя даже не поморщилась. Она смотрела на меня примерно так же, как смотрит на отца маленькая девочка во время таинства надевания зимней шубки. Я внимательно осмотрел свою «жертву» со всех сторон. Ее вид оставлял желать лучшего. Я вдвое сократил количество сережек и придал женской прическе абстрактно-художественный беспорядок.

— Ты все запомнила? — строго спросил я.

Надя кивнула. Я нагнулся, снял с женской ножки невесомый сапожок и забросил его в угол кабинета.

— А теперь кричи, пожалуйста, — шепотом попросил я.

— Зачем? — удивилась Надежда.

— Твоя сестричка должна быть уверена, что мы по-прежнему в ссоре. Кричи так, словно тебя режут на части.

Я наступил на босую женскую ножку и слегка надавил.

Надежда взвизгнула нечеловеческим голосом:

— Помогите!

— Громче, — одними губами подсказал я. — Представь, что ты выступаешь на бракоразводном процессе.

— Он меня убьет!.. Зверь!

— Отпусти меня, — суфлировал я.

— Отпусти меня, негодяй!

— Ты сломаешь мне руку.

— Ты сломаешь мне ноги, подлец!

В дверь ударили с такой силой, что и меня и Надежду отшвырнуло в центр кабинета. Я упал, но успел вовремя придержать пролетающего мимо адвоката.

Первой в кабинет ворвалась Светлана Шарковская. Повелительным жестом она остановила напирающую сзади толпу и внимательно, словно прибывший на место убийства прокурор, осмотрела кабинет. Очевидно, в искренности моей драки с адвокатом Светлану убедил женский сапожок в углу.

Надежда рыдала так, как только может рыдать женщина на похоронах своего мужа, ясно сознавая, что ее больше никогда не возьмут замуж. Адвокату помогли встать. Заботливо придерживая за подрагивающие плечи, молодую женщину вывели из кабинета. Светлана проводила сестру долгим, внимательным взглядом.

— Вообще-то, на женщину нельзя поднимать руку, — сказала мне Светлана. — Даже в том случае, если она этого заслужила.

— Мне надоели женщины, — я встал с пола и попытался привести в порядок одежду. — Я никого больше не хочу видеть и особенно женщин. Пожалуйста, одолжи мне тихую обитель в виде камеры.

Светлана пожала плечами.

— А кто тебе возражает?

Я вышел из кабинета и устало поплелся по коридору. Не задавая никаких вопросов, передо мной распахнули пару решетчатых дверей. Такое предупредительное отношение к заключенному возможно только в том случае, если он уже приговорен к смертной казни. Это открытие совсем не улучшило моего настроения.

Свернув за угол, я нос к носу столкнулся с толстомордым прапорщиком. Это был тот самый любитель сладкого, который пообещал мне вчера нелегкий допрос. Я нехорошо улыбнулся и грубо толкнул его плечом. Прапорщик извинился и, отступив в сторону, исчез за дверью туалета. Мое настроение испортилось окончательно.

Я нашел уже знакомую камеру номер тринадцать и с силой захлопнул за собой дверь. Потом упал на нары и замер.

Минут через час в дверь вежливо постучали. Я буркнул, что дверь не заперта и отвернулся к стене. В камеру кто-то вошел.

— Привет, — сказал незнакомец. — Опять у нас гостишь?