После любви - Виктория Платова

Фрэнки собрался.

Его лицо – не что иное, как иллюстрация к долгоиграющей сагена секретной службе Ее Величества. Его лицо – не что иное, как утерянный куплетк шлягеру Завтра Не Наступит Никогда. Глаза Фрэнки больше смахивают наоптические прицелы снайперской винтовки, если он и имел дело с дельфинами – тос совершенно особенными, состоящими на секретной службе Ее Величества.Дельфинами, натасканными на установку магнитных мин на днища кораблей, кто втаких случаях будет умиляться отверстиям в их гладких резиновых головах, ктобудет ловить их улыбки?

Никто.

В круг обязанностей людей, подобных Фрэнки, дешевыйромантизм не входит.

Так какой же из языков демонстрирует мне этот агент влияния– сербский? хорватский? чешский? не забыть бы поинтересоваться, когда беседанаконец закончится.

Она заканчивается самым неожиданным образом – Фрэнкипроизносит фразу:

Эсто эн ламьерда!!! – и отключается. И несколько секундсмотрит перед собой невидящими глазами.

Пустыми глазницами. Уфф!..

Я знаю, что такое «estoy en la mierda», хоть какое-тооблегчение. Время от времени, когда наваливается очередное несчастье скондиционерами, или ломается очередной замок, или наступает очередной сезонзакупки постельного белья, Доминик (никогда не бывший полиглотом – куда ему доФрэнки!) впадает в отчаяние и лепечет: «estoy en la mierda» – я в полномдерьме!

Неизвестно, где Доминик подцепил столь чудное испанское выражение,испанцы к нам не забредают. В устах Доминика оно звучит пугливо, изнеженнойкак-то совсем по-женски, относиться к нему серьезно я не считаю нужным.Постельное белье – тоже мне, проблема!

Возможно, проблемы Фрэнки куда глобальнее.

– У вас неприятности? – осторожно спрашиваю я.

– Почему вы так решили, Сашa?

Фрэнки уже взял себя в руки, увольнение с секретной службыможно считать делом решенным: передо мной снова покачивается расслабленнаяфизиономия менеджера-неудачника.

– Я просто услышала последнюю фразу.

– Вот как. Нет, все в порядке.

– Но…

Фрэнки морщится, ему неприятно мое любопытство. Я и самачувствую, что пора бы сменить тему и отойти от опасного края, но какая-тоневедомая сила тянет меня за язык:

– …не каждый день говоришь о себе такое. Нужен вескийповод, согласитесь, Фрэнки.

Или лучше звать тебя Франсуа? Или лучше звать тебя… как?Теперь я ни в чем не уверена. Ни в чем. В том-то и прелесть, нашептывает мневыпитое шампанское, последние сутки стоят трех лет, проведенных впатриархальном покое Эс-Суэйры. Стоило лишь ненадолго отпустить поводья, и вот,пожалуйста, в мою жизнь вторглись сразу двое!.. А сколько было отвергнуто,сколько принесено в жертву прошлой, давно несуществующей любви, разве я не дурапосле этого? Дура. Я ни разу не каталась на доске для серфинга (а могла бы!),ни разу не выходила в открытый океан (а могла бы!), я не совершила ни однойглупости, которую может позволить себе женщина при снисходительномпопустительстве мужчины. Блеклое ресторанное приключение, которое я переживаю сФрэнки, не идет ни в какое сравнение с тем, что я могла бы пережить с АлексомГринблатом, но неужели мне не хватит фантазии, чтобы расцветить, разукраситьего?

Помнится, Алекс хвалил меня именно за воображение.

– Ладно, Фрэнки, не напрягайтесь. Не хотитерассказывать – не нужно.

– А нечего рассказывать… Вы знаете испанский?

– Только эту фразу.

– Забавно.

– Так любит выражаться один человек…

Я впервые не называю Доминика своим другом. После того чтоон учудил с досками – никакой он мне недруг.

– Испанец? – уточняет Фрэнки.

– Нет. Он даже не чех. И не серб. И не хорват.

Как же ловко я вплела в ничего не значащий треп свои догадкипо поводу телефонного разговора! И как непринужденно запила их остаткамишампанского, теперь остается ждать реакции Фрэнки, если, конечно, онапоследует.

Не очень-то я на это надеюсь.

– У вас особые отношения с чехами, сербами и хорватами?

– Никаких особых отношений. На хвост они мне ненаступали. А вам?

– Мне тем более. – Фрэнки откидывается на спинкустула. – Вы интересная девушка, Сашa. Очень, очень интересная. Я бы хотелпознакомиться с вами поближе.

Ты меня не обманешь, Фрэнки. Мужчины, жгуче заинтересованныев женщинах, ведут себя совсем по-другому.

– Мы можем приступить к сближению прямо сейчас. Если выне возражаете.

– Нисколько.

– Тогда давайте уйдем отсюда.

– Хотите вернуться в отель? Или отправимся сразу к вам?

– Это одно и то же, Фрэнки.

Вряд ли Фрэнки этого не знает. Но… не слишком ли япоторопилась со сближением?

– А что, если мы заглянем в форт?

– В форт?

– Это местная достопримечательность. Смотровая площадкаи шикарный вид на океан.

Если он скажет мне: «Оставим туземные прелести туристам» иличто-то в этом роде, – я просто развернусь и уйду, высокомерных глупостей яуслышала сегодня предостаточно.

– Даже ночью? – спрашивает Фрэнки.

– Океан хорош всегда. А ночью особенно. В отсутствиелюдей.

– О'кей. Форт так форт.

– Тогда идем?..

Я поднимаюсь прежде, чем он успевает ответить мне, я издалимашу рукой Жюлю и Джиму, мой рывок к выходу из «La Scala» можно считать бегством.Или страстным желанием заполучить книжку-раскраску нашей с Фрэнкигипотетической связи. Я сама буду подбирать цвета, я сама буду накладывать их,мазок за мазком, – в чем, в чем, а в этом, прожив три года рядом ссумасшедшим художником Домиником, я разбираюсь.

Пришло время подтвердить теорию практикой. И никто меня неостановит. Никто.

…То, что я поначалу приняла за шум океана, – всего лишьток крови, бросившейся мне в голову. Я едва держусь на ногах, пришлось дажеприслониться к стене, чтобы не упасть. Ожидание затягивается, по моим подсчетамФрэнки мог расплатиться пять, а то и десять минут назад – а впрочем, я несовсем уверена, все из-за тока крови, шумящей в голове. Она циркулирует вубыстренном темпе, и, чтобы хоть как-то отвлечься, я начинаю представлятьФрансуа Пеллетье в разрезе спальни, нужно ли будет расстегивать пуговицы на егорубашке или это сделает он сам? Нужно ли говорить ему, что я три года незанималась любовью, или лучше промолчать? Останется ли он на ночь или уйдет ксебе, когда все закончится? А если останется, то каким будет утро?

И что я скажу ему утром?