Срубить дерево - Роберт Франклин Янг

Директор терял терпение. Правая рука подергивалась, предвещая приступ – все из-за этих чертовых пролетариев. Мало им того, что их избавили от забот по воспитанию детей, еще и на их идиотские вопросы изволь отвечать. Он встал и обошел вокруг стола, стараясь отвлечься.

– В нашей образовательной системе применяются только цивилизованные методы. Мы избавим вашего сына от его комплекса, и он будет жить с вами, как нормальный американский мальчик. Он должен всего лишь возненавидеть учительницу, которую любит – просто, не так ли? Как только это произойдет, долина в его глазах утратит свою извращенную притягательность, и он, как все нормальные дети, будет вспоминать ее лишь как место, где ходил в начальную школу. Воспоминание это будет приятным, но всепоглощающее желание вернуться туда пройдет.

– А не повлияет ли это дурно на мальчика? – робко спросил мистер Медоуз. – Я читал, что всякое вмешательство в естественную любовь ребенка к родителям – или к тем, кто их замещает – может оставить, так сказать, шрамы…

Директор побагровел. Теперь уже и в виске стучало, а рука зудела вовсю: приступа точно не миновать.

– Иногда мне просто интересно: чего вы все, собственно, ждете от системы образования? Мы забираем ваших отпрысков, как только они рождаются, чтобы вы могли работать полный день и пользоваться всеми благами, которыми вас наделила цивилизация. Мы заботимся о них. Дети получают не только начальное образование, но и эмпатическую среду, включающую в себя лучшие элементы «Тома Сойера», «Ребекки с фермы Саннибрук»,[10] «Детского цветника»…[11] Мы используем новейшую автоматику для здорового роста и подсознательного обучения ваших детей. Лучшего образовательного инкубатора попросту нет! Называйте его механической утробой, если угодно – наши противники выражаются именно так, – но нельзя отрицать, что наши учебные заведения вполне успешно готовят детей к средней школе и колледжу.

Мы делаем для вас все, что можем, однако вы, мистер Медоуз, имеете самонадеянность сомневаться в нашей компетентности! Вы просто не понимаете, как вам повезло. Как бы вам понравилось жить в середине двадцатого века, до изобретения учебного инкубатора? Чтобы ваш сын учился в муниципальной школе и весь день задыхался в переполненном классе? Как бы вам это понравилось, мистер Медоуз?

– Да я только… – заикнулся тот.

Но директор уже кричал в голос, и Медоузы испуганно вскочили со стульев.

– Вы не цените своего счастья, вот что! Вы вообще не смогли бы послать сына в школу, не будь у нас инкубаторов! Разве у правительства хватило бы средств на строительство и содержание такого количества школ старого типа? На обучение и зарплату учителей, чтобы охватить всех детей при современной рождаемости? Это обходится дороже всякой войны! А когда у вас появился действенный заменитель, вы только и знаете, что придираться к нему. Мы с вами, мистер Медоуз, тоже учились в маленькой красной школе – и что же, остались у вас шрамы после нее?

– Нет, но я не влюблялся в свою учительницу…

– Молчать! – Директор, унимая нестерпимый зуд, вцепился правой рукой в край стола и сделал огромное усилие, чтобы вернуться к спокойному тону. – Ваш сын скорее всего приедет домой следующим доставочным поездом, а теперь я попрошу вас уйти. Проводите мистера и миссис Медоуз, а мне дайте успокоительное, – сказал он в интерком секретарше.

– Да, сэр.

Медоузы были только рады убраться из кабинета – и хорошо. Зуд, охвативший всю руку до плеча, перешел в пульсирующую боль, возвращающую на сорок лет в прошлое, в маленькую красную школу, к прекрасной и жестокой мисс Смит.

Директор закрыл правую руку левой, но это не помогло. Линейка поднималась раз за разом, хлопая что есть силы по беззащитной ладони.

Когда секретарша принесла таблетки, директор дрожал, и в его выцветших голубых глазах стояли детские слезы.

Этот магазин электротоваров был одним из многих, что выросли в городе и его окрестностях будто за одну ночь. На витрине красовались полдюжины на удивление дешевых телевизоров, а во всю ширину витрины располагалась хвастливая вывеска: «МЫ ПОЧТИ ДАРИМ ИХ!».

– Вот, это то, что мы так долго искали, – сказала Дженис и потянула Генри через входную дверь в магазин.

Не пройдя двух шагов, они, подобно другим посетителям, застыли как вкопанные. Прямо перед ними находилась телевизионная стойка с огромным ослепительным 24-дюймовым экраном. Если вы пришли сюда за телевизором, пройти мимо этого телевизора вы не могли точно так же, как голодная мышь не могла бы пройти мимо новенькой мышеловки с любимым сыром.

– Этот нам не по карману, – заметил Генри.

– Но, дорогой, давай хотя бы просто посмотрим.

Этим они и занялись.

Они рассматривали гладкий корпус из красного дерева и хитроумно сделанные двойные дверцы, которые можно закрыть, когда не смотришь передачи; посмотрели на экран и программу, которую показывали, прочитали название фирмы внизу под экраном… «БААЛ»…[12]

– Должно быть, новая модель, – сказал Генри. – Никогда не слышал о такой раньше.

– Это вовсе не значит, что она недостаточно хороша, – сказала Дженис.

…рассмотрели также ряд хромированных ручек настройки под названием фирмы и небольшое круглое окошко прямо под центральной ручкой…

– Для чего это? – спросила Дженис, показывая на окошко.

Генри наклонился вперед.

– Ручка настройки показывает на «попкорн», но этого просто не может быть.

– О, еще как может! – произнес кто-то позади них.

Повернувшись, они увидели невысокого приветливого человека с карими глазами и ярко выраженной особенностью – волосами, растущими треугольным выступом на лбу.

Он был одет в коричневый костюм в тонкую полоску.

– Вы здесь работаете? – спросил Генри.

Коротышка поклонился.

– Я мистер Кралл, а это мое заведение… Вы любите попкорн, сэр?

Генри кивнул.

– Иногда.

– А вы, мадам?

– О да, – ответила Дженис. – Обожаю!

– Позвольте, я покажу вам.

Мистер Кралл шагнул вперед и повернул на пол-оборота центральную ручку настройки. В тот же миг в маленьком окошке зажегся свет, и показалась блестящая встроенная жаровня с несколькими, размером с наперсток, алюминиевыми стаканчиками, подвешенными над ней. Генри и Дженис наблюдали, как один из стаканчиков перевернулся сам собой, и из него в жаровню потекло растопленное масло. Немного погодя другой стаканчик, следуя примеру первого, пролил водопад золотистых зернышек попкорна для лилипутов.