Срубить дерево - Роберт Франклин Янг

Не глядя больше на их снежные вершины, он двинулся дальше по округлостям руки выше локтя. Профиль Девы еще не развернулся перед ним полностью, но он уже видел одиннадцатитысячную глыбу щеки и волосы – огромный лес, сбегающий по плечам почти до самого моря. Сейчас они зеленые, осенью позолотеют, зимой станут черными.

Века́ непогоды не нарушили изящных контуров руки – Мартен шел словно по променаду и показывал хорошее время, но до плеча добрался только к полудню и понял, что сильно недооценил размеры хребта.

К плечу стихии были не столь добры, и он сбавил темп, обходя выбоины и трещины. Гранит местами уступал другим вулканическим породам, но цвет оставался тем же беловато-серым с розовыми вкраплениями, поразительно напоминая оттенок человеческой кожи.

Происхождение Девы во многом напоминало земные загадки наподобие египетских пирамид, крепости Саксайуаман[14] и Баальбекского храма солнца. Эта тайна, как и те, скорее всего никогда не будет разгадана: древняя раса, некогда населявшая альфу Виргинис IX, либо вымерла, либо переселилась на другие планеты и никаких письменных источников после себя не оставила.

Но если на Земле прежде всего возникает вопрос, как это было сделано, то здесь напрашивалось зачем. Для чего создатели Девы, приложив поистине геркулесовы усилия, придали естественному геологическому образованию женский облик и установили под скалами автоматическую насосную станцию, чтобы снабжать глаза-озера морской водой?

Возможно, ответ заложен в самом вопросе, подумал Мартен. Возможно, они хотели всего лишь подправить природу. Нет никакой фактической базы, подкрепляющей теософские, социальные или психологические мотивы, выдвинутые полусотней земных антропологов (никто из которых не видел Деву в глаза). Возможно, все очень просто.

Южная часть плеча была повреждена меньше северной и центральной, поэтому Мартен стал продвигаться быстрее. Ему открылся великолепный вид на левый бок Девы – откос, протянувшийся в пурпурной тени до самого горизонта. В пяти милях от плеча он образовывал талию, еще через три переходил в крутой холм бедра и сиреневый изгиб ляжки.

Подъем по плечу был не особенно труден, но на высшей его точке Мартен ощутил стеснение в груди и сухость во рту. Он сел передохнуть, прислонившись спиной к снятому рюкзаку, напился из фляжки, закурил снова.

Отсюда он видел голову Девы гораздо лучше. Черты ее лица, не считая кончика гранитного носа, пока оставались скрытыми, зато щека и подбородок обрисовались четко. Закругленный уступ скулы плавно сливался со щекой, гордый утес подбородка круто (чуть слишком круто, по мнению Мартена) сбегал к грациозной линии шеи.

Все дело в расстоянии. Вблизи Дева, несмотря на все труды ее создателей, далека от совершенной красоты, задуманной ими, поскольку тебе видна только часть ее: щека, волосы, груди, далекий контур бедра. Но если смотреть на нее с нужной высоты, все меняется. Она хороша даже на десяти тысячах миль, прекрасна на семидесяти пяти – но чтобы увидеть замысел ваятелей во всем совершенстве, ты должен найти свою высоту.

Мартен считал себя единственным из землян, достигшим этого уровня и увидевшим Деву такой, как есть – в ее собственной, неповторимой реальности.

Поэтому, возможно, она и произвела на него такое впечатление. И еще потому, что ему было тогда всего двадцать лет. Теперь ему тридцать два, но что такое эти двенадцать лет? Просто занавес, который он сейчас откроет в тысячный раз.

После третьего брака матери Мартен решил стать космонавтом, бросил колледж и нанялся стюардом на звездолет «Улисс», шедший на альфу Виргинис IX для разведки рудных месторождений.

Он, конечно, слышал о Деве, одной из семи галактических чудес, но особо не думал о ней, пока не увидел ее с орбиты в панорамном иллюминаторе. После посадки он «позаимствовал» с корабля спасательный плот и отправился в экспедицию. За это его отправили на неделю в карцер, но он ни минуты не жалел о содеянном.

Когда он приблизился к Деве, альтиметр его плота показывал 55 тысяч футов. Под ним проплывали ее икры, бедра, белый живот с небольшим цирком пупка. Над грудными горами у него возникла мысль подняться повыше.

60 тысяч… 65… 70… 80. Он точно телеэкран настраивал. На 90 тысячах ему стало трудно дышать, хотя датчик показывал нормальное давление кислорода.

100… 101… нет, мало. 102 300… прекрасна ты, возлюбленная моя, как Фирца, любезна, как Иерусалим, грозна, как полки́ со знаменами… 103 211… округление бедр твоих как ожерелье, дело рук искусного художника…[15]

Он вдавил кнопку высоты до отказа и вообще перестал дышать. Тогда, ранней весной, ее волосы были черными, а глаза искрились радостной синевой. Ему казалось, что каменный лик взирает на него милостиво и красные гранитные губы приветливо улыбаются.

Она лежала у моря, как красавица-великанша, вышедшая из воды погреться на солнце. Голые пустоши служили ей пляжем, развалины ближнего городка – сережкой. Плот Мартена парил над побережьем, как чайка, а в прозрачном брюхе птицы сидел микроскопический человек, которому никогда уже не стать прежним.

Мартен задернул занавес, но воспоминание поблекло не сразу. Когда оно ушло окончательно, он осознал, что его взгляд неотрывно прикован к подбородочному утесу.

Мартен прикинул его высоту. Его вершина находилась на одном примерно уровне со скулой – значит, 11 тысяч. Сколько в таком случае остается до лицевого плато? Высота шейной гряды около 8 тысяч, одиннадцать минус восемь равняется трем. Три тысячи футов!

Даже со скальным пистолетом ему столько не одолеть. Подъем там отвесный, и отсюда на нем не видно ни трещины, ни карниза.

Нечего и пытаться, если жизнь дорога. Допустим, он каким-то чудом залезет на этот отполированный до блеска обрыв – а как ему слезть обратно? Да, с пистолетом это сравнительно просто, но останутся ли у него силы на спуск? Атмосфера альфы Виргинис IX становится разреженной на 10 тысячах; кислородные таблетки позволят продержаться какое-то время, а что потом?

Все это он обсуждал с самим собой уже тысячный раз – сколько можно. Мартен решительно вскинул на плечи рюкзак, взглянул напоследок с девятимильного склона на уходящие в море великанские пальцы и зашагал по плоской грудине к началу шейной гряды.

Когда он подошел к ложбине между грудными горами, солнце давно миновало зенит. Здесь дул холодный ветер, пахнущий горными цветами, крокусами или чем-то подобным. Эти горы намного неприступнее и заманчивее лица – почему же он ими пренебрегает?

Потому, что их красота поверхностна, вот почему. Они никогда не дадут ему желаемого, хоть тысячу раз на них поднимись. Ему нужно только лицо с его голубыми озерами, ничего больше.

Он сосредоточился на отлогом, но предательском подъеме к шее. Стоит оступиться, и он покатится вниз, а зацепиться здесь не за что. Откуда эта одышка? Из-за высоты, не иначе, но таблетки глотать еще рано, их надо приберечь на потом.