Смятение - Элизабет Говард

– Ты видел ее вчера вечером? Значит, она приезжала в Каус?

– Нет, она приехала в Лондон на одну ночь. Там пьеса Джека шла, и ей хотелось посмотреть.

– Джека?

– Джека Пристли[23]. Вот мы и сходили на нее. Очень славная пьеса. Мы оба думали о тебе, о том, какое удовольствие она тебе доставила бы.

Все это было уже слишком. У него отпуск на две… нет, на три ночи, а он предпочел провести первую со своей мамой, а третью – участвуя в воздушном налете на Германию. Она разрыдалась.

– Ну же, дорогая, – говорил он, – ты не должна расстраиваться. На самом деле не должна. Это война, знаешь ли. Мне придется всякое делать, что сопряжено с определенной опасностью, – на то она и война. Ты должна научиться встречать опасность, не робея.

Половину следующего утра он потратил на рисунок Джульетты, а вторую половину учил ее коду, с тем чтобы, если его возьмут в плен, он мог бы сообщать о своих планах побега в невинном на вид письме к ней. Он выписал образцы кода своим красивым четким почерком и велел ей запрятать его куда-нибудь понадежнее.

– Разве что ты его наизусть выучишь, – сказал. – Это было бы лучше всего, разумеется.

Потом был обед: фрикасе из кролика и крыжовенный кисель со сливками, – только ей кусок в горло не лез, тупо внимала обычному семейному спору, кто поедет на экскурсию на аэродром. Лидия решительно настроилась ехать, и Уиллсу хотелось на самолеты посмотреть, но, раз уж в любом случае она с ним наедине не останется, то ее это не очень-то и заботило. Майкл привез купоны на горючее (должно быть, намеревался найти попутную машину, подумала она), так выходило, будто все, что он собирался сделать в жизни, оставалось ей неизвестно, пока не происходило. В машине она и он сидели сзади, а впереди вертелись и трещали дети. Она сделалась безразличной, просто соглашалась со всем, зато внутри со страхом ощущала холод и тяжесть. Через час, думала она, он улетит, и, возможно, она его больше не увидит никогда, а он, похоже, и не ведает, не сознает, что это значит. Провести свой последний час за чтением карты, пока на переднем сиденье шла игра «я пошпионю одним глазком», – это казалось ей странным.

В конце концов они добрались до прибитой ветром, но ярко-зеленой травяной взлетной полосы, и все вышли из машины. Шел дождь, несильный, но непрестанный. Майклу отдал честь очень молодой мужчина в форме Королевских ВВС, и их провели в избушку, где сильно пахло керосиновой печкой, которая помогала избавляться от полного холода.

Здесь находился офицер, представившийся начальником авиабазы, он сообщил, что был изумлен, узнав, что здесь намерен приземлиться «стирлинг»: «Должен доложить, что я сомневаюсь, что у него это получится».

На какой-то миг ей представилось, что посадка сорвалась: самолет, сделав петлю, улетает и не берет с собой Майкла. Но уже через секунду послышался гул моторов – и вот он, самолет. Он казался громадиной. Сделал круг над ними, а потом пошел на посадку с дальнего конца посадочной полосы, остановившись окончательно в самом ее другом конце, едва не заехав своим тупым носом за ее край.

– Порядок, – сказал Майкл, – вот и поехали. Я не должен их задерживать. – Он крепко расцеловался с тещей, склонившись, чмокнул Лидию в щечку, и она, вздрогнув, залилась краской, кивнул Уиллсу, кто завороженно разглядывал «стирлинг», и наконец повернулся к ней, положил ей руки на плечи и поцеловал в губы поцелуем, который едва ли не завершился, еще не начавшись. «Выше клювик, моя дорогая, – произнес. – Я завтра позвоню. Обещаю».

Ее мать увела двух детей к машине. Уиллс ударился в отчаянный рев, когда понял, что вовнутрь самолета ему не попасть. Она же стояла и смотрела, как он поднимается в бомбардировщик, следила, как втягивают за ним узкую лесенку, следила, как плотно закрывается дверь, или люк, или как у них там, скрывая его из виду, следила, как самолет неуклюже развернулся и покатил прочь по дорожке.

– Ветер восточный, – сказал начальник авиабазы. – Они полетят в сторону моря, а потом повернут и снова пройдут над нами. Можете тогда им помахать.

И она выждала несколько минут, чтобы проделать это, гадая, видно ли ему ее, и, даже если видно, станет ли он смотреть.

Ее мать была очень добра к ней именно так, как было нужно: она ясно дала понять, что считает, что это тяжело, но развивать тему не стала.

Лидии захотелось поехать в Гастингс и выпить чаю в чайной. «Раз уж мы столько сюда проехали. Чтоб настоящее удовольствие получить».

Вилли повернулась к Луизе, сидевшей впереди рядом с ней:

– Ты этого хочешь, дорогая?

Она повела головой. Как часто случалось в последнее время, она была опасно близка к слезам.

– Тогда поедем домой.

Домой они ехали в сумерках, и в тот вечер она осталась с семьей послушать девятичасовые новости. «Французский флот был брошен своими экипажами в Тулонской гавани, – начал диктор, – но в конце концов дошло и до больших налетов, осуществленных на Киль и Кельн вчерашней ночью». Тогда она сообразила, что не узнает ничего о налете, в котором участвовал Майкл, пока он не позвонит. Так что тот самолет, о каком сообщили, как о не вернувшемся, не имеет к нему никакого отношения. Вскоре ей настолько нестерпимо стало выносить атмосферу скрытого сочувствия, что она ушла спать и, оказавшись в кровати, разразилась тем, что в семье называлось добрым плачем. У ее появился страх, что Майкл ее не любит и что его убьют.

– Но как бы то ни было – с Новым годом.

Повисло такое молчание, что она спросила:

– Дорогая, ты же знаешь, как я расстроена. Или, наверное, не знаешь.

– Да, думаю, что не знаю.

– Что ж, я знаю. Только просто не могу бросить бедную старушку Долли, за которой некому присмотреть.

«Некому! – подумала Сид. – Дом битком набит жильцами и слугами. Что она хочет сказать этим «некому»?» Вслух же сказала:

– Положим, я ногу сломаю, ты бы пришла ухаживать за мной?

– Дорогая! Ты же знаешь, что пришла бы. – За иронию Рейчел не пряталась. Пылкая нежность ее ответа вызвала на ее глазах слезы любви и обиды. Маленькая передышка – даже праздником не назовешь, – когда Рейчел провела бы пару ночей с ней в Лондоне, расстроилась, как и многие другие их ретивые, обнадеживающие планы, которые они строили в последнее время. Обычно расстраивал их Бриг, старый деспот, на сей раз – Долли со своим гриппом. Легко могла бы быть и Дюши. Всегда нашелся бы кто-то из стариков, за кем Рейчел стала б присматривать, из них там целая очередь, пока мы сами тоже не состаримся…

– А ты никак не сможешь приехать?

– Тебе отлично известно, что я дежурю. На Рождество я не дежурила, так что придется на Новый год.