Это слово – Убийство - Энтони Горовиц

– Мне было всего двадцать, когда умер папа, а теперь я потерял и мать. На этот раз сложнее принять случившееся, поскольку отец тяжело болел, а на нее напали в собственном доме. Я всегда буду сожалеть о том, что не успел попрощаться… Уверен, маме понравился бы мой новый проект, съемки которого начинаются через неделю. Он называется «Родина», и уже в этом году его покажут на канале «Шоутайм». Мама всегда поддерживала мои устремления, поощряла и бесконечно верила в то, что я стану звездой. Она приходила на все мои постановки в Стратфорде, видела все мои роли: Ариэля в «Буре», Генриха Пятого, а Мефистофель в «Докторе Фаусте» был ее любимым – в детстве мама называла меня дьяволенком.

Раздался приглушенный одобрительных смех некоторых скорбящих.

– Наверное, я всегда буду выискивать ее глазами в зале и всегда буду натыкаться на пустое кресло. Надеюсь, бронь можно перепродать…

Тут слушатели уже засомневались – то ли шутит, то ли всерьез…

Я записывал его речь на айфон, однако на этом месте перестал слушать: мое мнение о Дэмиэне Каупере лишь подтвердилось.

Он говорил еще несколько минут, затем из колонок раздалась «Элинор Ригби», двери распахнулись, и толпа выползла на кладбище. Прямо перед нами оказался лохматый мужчина; он снова промокнул глаза.

Мы медленно побрели в западную часть кладбища, за колоннадой. Могилу вырыли у низкой стены на длинной полосе, заросшей неухоженной травой. По другую сторону проходит железная дорога: ее не видно, зато слышно. Мы подошли к надгробному камню с надписью: «Лоуренс Каупер, 3 апреля 1950 – 22 октября 1999. После продолжительной болезни, перенесенной стойко и мужественно». Я вспомнил, что он жил и, вероятно, умер в Кенте; интересно, почему же его похоронили здесь?

Светило солнце, но пара платанов обеспечивала достаточную тень. Погода выдалась теплая. Дэмиэн Каупер, Грейс Ловелл и викарий задержались, сопровождая тело в последний путь. Пока мы их дожидались, к нам подвалил инспектор Мидоуз. Его поношенный костюм словно был взят из благотворительного магазина.

– Ну что, Готорн, как делишки? – спросил он.

– Ничего, Джек, не жалуюсь.

– Как успехи? – Мидоуз насмешливо фыркнул. – Я так и подумал, что ты не станешь торопиться – тебе ведь платят посуточно.

– Я подожду, пока ты раскроешь дело, – парировал Готорн. – Тогда я заработаю целое состояние.

– Вот тут я тебя разочарую: похоже, мы сворачиваемся…

– Правда? – встрепенулся я. Если Мидоуз действительно нашел убийцу, для книги это будет полной катастрофой.

– Ага. Вы все равно прочтете в газетах, так что могу и рассказать, мне не жалко. В районе Британия-роуд прокатилась волна краж с похожим почерком: преступник нарядился курьером, доставляющим посылку, лицо закрывал мотоциклетный шлем. Выбирал одиноких женщин.

– И всех прикончил?

– Нет. Первых двух избил и запер в шкафу; третья оказалась умнее, не впустила его, набрала 999[20], и он свалил, зато мы теперь знаем, кого искать, – есть запись с видеокамеры. Мопед легко отследить, а там и на него выйдем.

– И как же, по-твоему, задушили Дайану Каупер? Почему он не избил ее, как остальных?

Мидоуз пожал мощными плечами.

– Что-то пошло не так.

Из-за деревьев показалась процессия: Дайану Каупер доставили к месту вечного упокоения. Четверо мужчин из агентства несли корзину, за ними викарий, Дэмиэн Каупер и Грейс Ловелл. Позади на почтительном расстоянии держалась Айрин Лоуз – следила, чтобы все прошло как надо. Роберта Корнуоллиса не было видно.

– Знаешь что? Вся твоя теория – чушь собачья! – резюмировал Готорн. Его грубая речь совершенно не вязалась с декорациями: солнечный свет, кладбище, приближающийся гроб с венком. – Ты никогда не умел работать, приятель. А если найдешь своего курьера, передавай от меня привет! Ставлю любые деньги на то, что он и близко не подходил к Британия-роуд.

– Ты всегда был несносным ублюдком, – проворчал Мидоуз. – Не представляешь, как мы радовались, когда ты ушел!

– Слышал, у тебя процент раскрываемости упал, – парировал Готорн, блестя глазами. – Какая жалость! И, кстати, сочувствую насчет развода.

– С чего ты взял? – дернулся Мидоуз.

– Да на тебе огромными буквами написано!

И правда, Мидоуз выглядел каким-то заброшенным. Мятый костюм, неглаженая рубашка без пуговицы, обшарпанные ботинки… С другой стороны, обручальное кольцо все еще на месте, на левом пальце. В любом случае стрела попала в цель. На секунду мне даже показалось, что они вот-вот сцепятся, как Гамлет с Лаэртом на краю могилы, но тут принесли гроб и опустили на траву. Носильщики закрепили веревки, продев их через ручки, под одобрительным взором Айрин Лоуз.

Я покосился на Дэмиэна Каупера. Тот уставился в пространство, не замечая ничего вокруг. Грейс стояла рядом. Фотографы держались на расстоянии – камеры с зумом не дадут упустить мельчайшие детали.

– Настало время опускать гроб, – нараспев произнесла викарий. – Давайте встанем рядышком, возьмемся за руки и еще раз подумаем о такой прекрасной жизни, которая подошла к концу.

Гроб подняли и занесли над могилой, остальные встали вокруг и наблюдали. Мужчина с платком вновь прижал его к глазам. Реймонд Клунс оказался рядом с Бруно Вонгом, и я заметил, что они тихо перебросились парой слов. Носильщики начали медленно опускать гроб в темную разверстую щель…

И тут вдруг откуда ни возьмись заиграла музыка – популярная детская песенка:

Звук был слабый, приглушенный. Чей-то мобильник, подумал я первым делом. Остальные стали переглядываться, гадая, кому сейчас будет стыдно. Айрин Лоуз встревоженно шагнула вперед.

Ближе всех к могиле стоял Дэмиэн Каупер. Он глянул вниз со смешанным выражением ужаса и ярости, показал куда-то рукой – и только тут до меня дошло.

Звук исходил из могилы.

Прямо из гроба.

Между тем начался второй куплет:

Носильщики застыли в растерянности: то ли опустить гроб в надежде, что могила заглушит звук, то ли вытащить назад и как-то разбираться… Можно ли хоронить покойную вместе с этой жуткой песенкой? Теперь уже было очевидно, что звук доносится из гроба: какой-то магнитофон или радио. Если бы Дайана Каупер выбрала более традиционный материал – например, красное дерево, – мы вряд ли расслышали бы музыку, и она играла бы под землей, пока батарейки не сядут. Однако теперь слова просачивались сквозь гнутые ивовые прутья, и от них не было спасения.