Цветок цикория. Книга 1. Облачный бык - Оксана Демченко

– Тронуть? Да задушил уже, – для порядка пожаловался Яков, утыкаясь лицом в белоснежный лацкан фрака. – Мики, у тебя крепкая хватка.

Было привычно и странно опять оказаться малорослым и, отстранившись, смотреть на ангела, запрокинув голову… словно время сошло с ума и вернуло в детство.

– Домой, – приказал всему миру князь. – Мементо.

– Куда домой? Как ты не путаешься, а? Сколько у тебя домов в одном только Трежале, и кто в них… – бестолково забормотал Яков, пытаясь унять панику.

– Их здесь нет, наших предателей. Я отписал им земли у моря и выдворил из страны навсегда. Давно. Ты что, не знал? Куки, я выдворю кого угодно, если он противен тебе. Куки, ты ел? Но почему ты ужасно, ужасно худой? Руки холодные. Нужен плед. Пошлите за моим доктором. Куки, тебе что-то требуется срочно?

– Отоспаться, и не тревожь врача. Поехали, хватит сводить всех с ума, – сдался Яков. Завернулся в мигом возникший плед и нырнул в недра огромного автомобиля, поданного как и было велено – «мементо», без всякой задержки.

Правда, каменных лакеев перекосило, и двое, углядев разводы влаги на крыле, взялись ее стирать рукавами, пока третий сдернул ливрею и промахнул ею заднее стекло. Не иначе, автомобиль не предполагалось подавать сегодня, и его как раз мыли.

Князь, не замечая суету, устроился в салоне, вцепился в запястье Якова и судорожно вздохнул, усилием воли сгоняя с лица улыбку безумной радости. Дернулся обнять – и запретил себе это, лишь второй рукой вцепился в предплечье, до боли крепко.

– Ты бросил меня, – обреченно сказал он, резко отвернувшись к окну. – Я не нашел записки, и тогда моя душа рассыпалась горохом крошек от хрустальной вазы. Точно так. Их не собрать, не склеить. Для любого человека ощущение кошмарно. Но я не любой. Я… это я. Меня нельзя бросать и разбивать, – князь жалобно оглянулся. Добавил просительно: – не пропадай опять. Почему я должен повторять снова и снова, что ты – моя семья, только ты. Прочие – вещи, слуги, должники, просители, враги, партнеры… их я могу перемещать, как пожелаю. Даже детьми могу распорядиться на правах отца, опекуна, старшего в роду Ин Тарри! Лишь в отношении тебя не могу ничего, а ты пользуешься. Бессовестный Куки, умеющий жить для себя и в полную силу. Я всегда смотрел на тебя и завидовал. Почему ты лишил меня этого скромного права – каждодневно убеждаться, что в мире есть свободные люди?

– Мики, я закончил с большими глупостями. Признаю, я сбежал, уверив себя, что устал принадлежать дому Ин Тарри. Мне было удобно злиться на тебя и так думать. Это снимало вину за побег и за то, что я не сообщаю о себе. Еще я думал… вдруг тебе и не надо возиться со мной? То были детские времена, давние.

– А я не злился на тебя, – князь нехотя убрал одну руку с предплечья, но не ослабил хватку второй на запястье. – То есть… ты идиот, я на тебя зол, когда могу сказать это в лицо. Но когда не могу… но-но. Видишь, какой я сделался, услышав, что ты здесь. С ума сошел при всех. Прежде мне хватало выдержки переживать приватно. Я выдворил из страны твоего отца – мирно, но невозвратно. Я выставил и свою мать, все ей объяснил, даже не повысив голоса. Это было просто. Но я никому не мог сказать, как я зол на кровь семьи Ин Тарри, которую нельзя выкачать из жил и заменить обычной. Мне было больно, все время больно, но я не смел искать тебя. Ты бы не простил слежки. Куки, ты мог написать мне. Слово или два.

– Я узнал о постройке ресторана на нашем озере, увидел фото в газете и понял, где однажды стану искать тебя, – усмехнулся Яков. – Ты здоров? Хоть с этим все в порядке?

– Зря, что ли, на меня истрачен твой дар? Я здоровее знаменитых быков моей второй родины. У меня накопилось четверо наследников, все тоже исключительно здоровы и хорошо пристроены, весьма далеко от меня, моих дел и связанных с ними осложнений. Полагаю, ты знаешь о трех моих браках, в основном династических и уж всяко… бестолковых для души, если не считать детей. Идиотские газеты, идиотские правила породистой жизни. Куки, мне совсем нельзя сбежать. Я приметный.

Микаэле судорожно вздохнул и притих. Вдоль темной дороги привидениями мелькали деревья, дома, фонари. Профиль князя то проявлялся на светлом фоне – то пропадал в тенях. Город посмел было плотнее обступить дорогу и ярче высветить нутро автомобиля, но тот свернул и понесся в ночь, размеченную редкими огоньками… Бриллиантовыми, если учесть цену здешней земли: сплошь особняки и парки, на каждых воротах знакомый всем в стране герб или именной вензель.

– Те, кто затронул мою душу, или предают, или умирают, или пропадают невесть как. В ночь побега я додумался, что ты не предашь. Стало совсем страшно. – Яков положил ладонь на руку князя и попробовал ослабить его захват на запястье. – Эй, я здесь. Отожрусь, отосплюсь, решу свои проблемы и стану жить на почтительном расстоянии от твоего сиятельства, но не очень далеко. Прошло много времени. У тебя своя жизнь, вряд ли кукушье проклятие сможет её изуродовать.

– Все еще веришь в идиотские лесные бредни, – вскинулся князь. – Куки, сколько можно! Я здоров, потому что за это заплачено много денег. Еще потому, что ты кормил меня с ложки, сидел рядом и называл братом, когда думал, что я без сознания. Мне стало тепло жить, ведь появился человек, которому не безразлично, жив ли я. Я, а не кровь Ин Тарри, деньги семьи, связи и возможности… все это вместе. Да.

– Ну, я стал корыстнее. Меня разыскивает полиция, мне нужны документы. Я почти забыл урожденное имя, наплодив ложных личностей за тринадцать лет. Особенно забавны две: Яков, он вор и пройдоха, и Ян, он… идиот. – Яков подмигнул князю. – Мики, я намерен использовать твои возможности. Мне представилось вдруг, что так я отменю проклятие.

– Используй, – пожал плечами князь. – Заодно вскрой сейф в доме на Кленовой аллее, будь добр. Сможешь? Никто не помнит шифра, признать такое неловко, а пустить туда посторонних невозможно. Да, еще подвал в имении у реки… не помню название. Что-то с замком, мне говорили. Куки, делай что хочешь, только не пропадай. Без тебя я мертвею. Нет проклятия кукушки. В тебе яркая жажда жизни, вот и всё. Я вижу её, впитываю. Еще ты вольный. Помнишь, как мы жарили мясо в старом камине? Толпа пожарных, скандал, – князь мечтательно прижмурился, откинулся на подушки и сразу погрустнел. – Год назад я совсем извелся. Всех выгнал, нанизал мясо. Угар, слуги примчались, управляющий причитал и шепотом требовал вызвать доктора… скучно. Мясо невкусное. Я посмотрел на всё это и заболел.

– Не болей.

Князь серьёзно кивнул и снова прикрыл глаза. Он выглядел спокойным, улыбался легко, едва приметно. Можно было бы поверить, что дремлет… но капкан пальцев на запястье не ослабевал.

– Вообще-то один человек подтолкнул меня к идее возвращения, – сообщил Куки, чтобы не молчать. – Такой выдался причудливый разговор о деньгах и душе… Мол, совесть можно продать, но нельзя купить. Из чего следовало, что деньги – зло. Вот на этом самом выводе меня и ранило. Ты ведь можешь купить все… но ты не коллекционируешь бессовестных прихвостней. Ты бы охотно поучаствовал в той беседе.

– Деньги? О, неужели они в самом широком смысле – зло? – Микаэле заинтересованно усмехнулся, даже чуть отвлекся, и хватка на плече стала не такой болезненной. – Но-но, Куки. Обычная ошибка. Пока люди верили в бога грозы, он прицельно метал молнии в отступников. Позже стали верить в избавителя, поместив душу в перекрестье лучей и назвав личностным солнцем, чье сияние созерцает высший. Он, якобы, измеряет яркость свечения и вознаграждает по итогу замеров, а также карает отступников, погрязших во тьме. Не в этой жизни, о да, так надежнее… Деньги – самый молодой бог мира людей. Как всякая стихия, они изначально не могут быть добром или злом, что за упрощение? Увы, люди не служат богам и не слушают их, люди желают, чтобы боги были услужливы. Мнение богов не уточняется. Кто спрашивал золото, желает ли оно быть мерилом совести и чести? Но-но, никто. Бедное золото…