Бритва Оккама в СССР - Евгений Адгурович Капба

подхватил я. — В каком смысле — сомневаюсь? Я уверен, что пишу говно! Ладно, ладно — пишу весьма средне, но говном историю про Дубровского назовут многие тысячи раз. Да и сам я очень стараюсь понизить планку критичности, и править один, максимум — два раза. Иначе — порвал бы и выкинул всё напечатанное, и оно не дошло бы даже до первого читателя. Мне никогда не достичь уровня Стругацких по социально-философской глубине, никогда не суметь в двух-трех фразах так ярко и четко описать природу и состояние человека как Юрий Коваль, и не вывернуть наизнанку душу как Шукшин. Разговорный стиль, авантюры, чуть больше грязных подробностей, чем предполагает классический соцреализм и спорная концепция будущего — этого мало для того, чтобы книга стала великой… Но так уж вышло, что почитав мои статейки люди, которых я искренне уважаю, сделали мне большой аванс и предложили написать книгу. Их доверие я был обязан оправдать — и потому написал книжку с начала и до конца. Если по итогу получилась интересная байка, и кто-то провел за ней несколько увлекательных вечеров и отвлекся от грустных мыслей, а другие — нашли в ней пару тем для беседы за чашкой чая — то книжка написана не зря. А уж если хотя бы сотая доля читаталей стали чуть больше ценить то, что имеют и меньше ныть и жаловаться, и вместо того, чтобы бороться за чистоту начали наконец подметать — я буду самым счастливым человеком в мире, уже поверьте!

— Отлично! — Югова щелкнула клавишей диктофона и спрятала кассету (уже вторую), в сумочку. — По крайней мере, у нас есть хорошая концовка…

— А с текстом ты намучаешся, да? — понимающе кивнул я.

— Намучаюсь… Белозор, как лечится тепловой удар и мозоли? — с нее спала профессиональная маска матёрой журналистки и Зоя снова превратилась в бедную страдающую девочку.

— Археологи и то и другое лечат водкой, но я бы рекомендовал парацетамол и несколько часов сна — в случае с водкой лекарство может быть хуже болезни…

— Они всё лечат водкой, я уже поняла! Ладно, поеду в деревню, там у них вроде есть гостиница, — она поднялась наконец с земли. — В конце концов у меня есть интервью с Белозором — великим и ужасным. Ты знаешь, что тебя издадут в «золотой рамке»?

— А? — выпучил глаза я.

— Библиотека приключений и научной фантастики. В ленинградской «Детской литературе». У тебя, Герман, какой-то очень уважаемый первый читатель, да?

— Так совпало, — развел руками я, пытаясь скрыть собственное шокированное состояние.

Вот он — рояль в кустах для попаданца! Это круче чем кольцо всевластья и Экскалибур, если говорить начистоту. Я на этой серии вырос! И вот вам, сбылась мечта идиота! И как только в «Детскую литературу» запихали? Небось все сцены про ножки, ягодицы и талии подкорректируют, и кровищу с мозгами из текста вытрут. Советская редактура — суровая. Да оно и к лучшему, это не разухабистая вольница интернетного самиздата.

— Так что жди, Герман, скоро тебе придет письмо… Хотя, если я правильно понимаю, на КАКОМ уровне у тебя поддержка — может и без тебя всё сделают, задним числом потом бумаги подпишешь, — Югова встала, но тут же снова села, ухватившись за виски. — Да-а-а, так я далеко не уйду. Ну тебя к черту, Белозор, с твоей археологией и твоими пряслицами!

— Тяжела и неказиста жизнь простого журналиста! — продекламировал я, за паясничанием и зубоскальством снова пытаясь скрыть нервный тремор рук и бешеное сердцебиение. — Там вроде как мотоцикл у кого-то имеется, с коляской. Попрошу чтобы тебя до гостиницы добросили, ага?

— Буду премного благодарна, — слабым голосом проговорила Югова.

Вот ведь точно — плоть слаба, дух животворит! Еще пять минут назад на интервью она меня препарировала как профессор Преображенский — Шарикова, а тут гляди ж ты — томная барышня да и только!

— Ну, жди тогда, — сказал я, и пошел на поиски мотоцикла, мимо рядов палаток, валяющихся в тени деревьев и перебрасывающихся ленивыми фразами студентов-практикантов, пирамид из археологического и походного скарба и всего прочего, простого и прекрасного, что всё вместе и составляет такой обаятельный экспедиционный быт.

* * *

знаю, что затянул с главой. Знаю, что вроде затянул с разговорами и авансами. Но без этого было никак, логика потеряется. Надо начинать вторую, приключенческо-детективную часть уже, но думается и пишется тяжело, по субъективным и объективным причинам. Хочется сделать круто, но для этого надо почитать материал по этому периоду, выбрать персонажей поприкольнее и локацию для этого самого литературного форума, а я все решить не могу — кого брать а кого нет, и куда их запихать — на Карибы или Средиземное море или… И вообще — кто будет убийца: таксист или дворецкий? потому что садовник уже имеется, два убийцы садовника в одной книге это моветон))) Хотя-я-я… В общем — я постараюсь не слить вторую часть книги, а вы мне накидайте впечатлений: как оно идет, в какую сторону упал уровень текста, чего не хватает. Ладно?

Глава 16 в которой речь идет о сдержках и противовесах

Примерно недели две я жил как у Бога за пазухой: занимался своей работой, проводил время с семьей, пробовал писать вторую часть «Последних времен» и с удовольствием читал газеты и ржал над волной хайпа, которая поднялась после того, как в «Технике-молодежи» опубликовали концовку книги, а в «Комсомолке» вышло интервью за авторством Юговой.

Конечно, тут это назвали острой публичной полемикой, поскольку и слова-то такого — «хайп»- не знали. И, надеюсь, не узнают никогда. Но громили и смешивали с дерьмом мой опус знатно. Правда, и хвалили тоже громко.

— И что, ничего не ответишь? — спросил Исаков, безуспешно пытаясь вытереть боксерской перчаткой пот со лба. — Не станешь бороться и отстаивать?

— Кх-х! — только и смог просипеть я в ответ.

Он здорово навесил мне за эти четыре минуты и я намеревался отыграться. Вся надежда была на то, что Владимир Александрович начнет выдыхаться. Исаков ведь курил, а я — нет! И пить совсем перестал, и бегать начал, так что отделать третьего секретаря Коммунистической партии Белоруссии (нынче ее называли именно так) у меня шансы были.

Разорвав дистанцию я принялся обрабатывать его левой, быстрыми, легкими фехтовальными ударами удерживая на максимально возможном расстоянии и не давая приблизиться. Пот с молодого функционера и восходящей звезды партократии лился ручьями.

— А меня вроде как переводят скоро, — заявил он радостно. — Можно сказать даже — повышение!

И получил крепкий кросс справа в скулу. А вот нехрен трепаться в ринге! Голова Исакова дернулась, он явно качнулся, сделал неуверенный шаг в сторону, потом еще шаг назад и сказал:

— Бл*ть, Гера, это нокдаун. Всё. Я всё! — и поднял руку вверх.

Рефери тут же замахал, останавливая бой, зазвенел гонг, и Тоха — тот самый, из УГРО, который сейчас выполнял роль секунданта, провозгласил:

— Четыре минуты сорок восемь секунд! Бойцы, пожмите друг другу руки, освободите ринг, пройдите на медицинское освидетельствование и не забудьте забрать книжечки!

Книжечки Федерации — это святое. Я две сотни минут хочу! Хотя до этого еще как до Луны… В последнее время я в ринг редко выхожу: раз в неделю или две… Мы с Исаковым обнялись, похлопали друг друга по плечам и полезли прочь за канаты. Медсестра тут же подскочила к Владимиру Александровичу, но тот отмахнулся только:

— Нормально!

Хотя синяк у него будет знатный! Но благодаря нашей Федерации дворового бокса такие отметины на мужчинах самого разного положения теперь стали явлением довольно обыденным. Бить друг другу хлебальники — это развлечение нынче здорово теснило посиделки на кухне за бутылкой беленькой или алкогольные прятки в гаражах и на рыбалке от благоверных. Впрочем, дражайшие супруги наших бойцов в большинстве своем Федерацию считали филилалом ацкого ада на Земле, а тех, кто ее придумал — не менее ацкими сотонами. Ну да — резоны у лучшей половины человечества были: случались у боксеров и серьезные травмы, типа сотрясения или перелома носа. Но мужикам нравилось! И по сравнению с регулярным употреблением спиртного всё-таки вреда для здоровья было куда как меньше. Ну да, о победе спортивного мордобоя над пьянством говорить пока было преждевременно, но тенденция в целом радовала. По крайней мере, директор БелАЗа и ректор Минского институты культуры на этой неделе щеголяли конкретными бланшами, и нашим фотокорам приходилось здорово изгаляться, чтобы сделать приличный снимок. Так что третий секретарь с синяком на скуле — это так, пустяки, дело