Жена для чародея - Сьюзен Кэррол

– О, нет, милорд, я бы никогда не осмелился, - раздался испуганный голос Уилла Спаркинса с задней лестницы, ведущей в людскую.

Смутившись, Анатоль быстро выпрямился.

– Я разговаривал с собакой, Уилл, - сказал он.

Юноша кивнул с серьезным видом.

– Я слыхал, мистер Калеб Сентледж часто говорит с животными.

– Да, но вдобавок утверждает, что они ему отвечают.

Уилл усмехнулся, потом спросил:

– Сэр, можно мне теперь закончить уборку в столовой?

– Да, я иду наверх.

– Я так понимаю, вы собираетесь ложиться. Ложиться спать, - поспешно добавил Уилл. Кто-нибудь из старших слуг или конюшенных позволил бы себе ухмыльнуться, Уилл же только густо покраснел.

Анатоль с раздражением подумал, что сегодня весь замок и вся деревня только и судачат о том, как хозяин ляжет в постель с молодой женой. Он велел Уиллу увести Цезаря. Тот взял собаку за ошейник, и вдруг Анатоля пронзило щемящее чувство. Оно не имело никакого отношения ни к Медлин, ни к его вожделению - нет, оно было гораздо более знакомым и таило в себе угрозу. Зловещая резь в глазах. Предостережение. И на сей раз целью его был… Уилл.

Нет! Черт побери, только не сейчас! Анатоль с силой надавил пальцами на глаза. Почему проклятие настигло его снова именно в эту ночь?

Он поднялся на одну ступеньку, полный решимости не обращать внимания на предчувствие, но оно лишь усилилось, и теперь в голове у него вспыхнуло обжигающее пламя.

– Уилл!

Юноша тащил Цезаря к столовой, но сразу остановился и оглянулся.

– Сэр?

Анатоль смотрел на его молодое лицо, а внутренний голос умолял отпустить Уилла, ничего ему не говоря. Пусть будет, что будет. Боль в голове скоро утихнет, если не обращать на нее внимания.

Впрочем, это было все равно, что пытаться не дышать. Анатоль спустился по лестнице.

– Иди сюда, Уилл. - Его голос стал глухим от предчувствия неотвратимой беды.

Слуга подошел к Анатолю доверчиво, словно Цезарь. Анатоль отвел светлые пряди, падавшие на глаза юноши. Жгучая боль переместилась из головы в сердце.

Чтобы проникнуть в собственное будущее, ему были необходимы кристалл и сознательные усилия… но чужое будущее открывалось само собой, словно он был простым проводником чьей-то злой воли.

Положив руки на лоб Уилла, Анатоль сосредоточил взгляд на зрачках юноши. Как говорили, Просперо таким образом гипнотизировал людей, лишал их воли и разума. Дар Анатоля был проще - видеть будущее человека. Он чувствовал, как погружается все глубже в глаза Уилла, и одновременно с этим видения - четкие и ясные - сменяли друг друга. Уилл на поленнице дров. Сверкающее лезвие топора. Соскальзывают пальцы. Крик нестерпимой боли. Алая кровь струится по ноге.

Видение потускнело, боль прошла, Анатоль чувствовал полное опустошение. Когда он снял руку со лба юноши, та дрожала.

– Держись подальше от дров, - приказал Анатоль.

Уилл побледнел, но не попросил объяснений. Никто из слуг Анатоля не отважился бы на это. Хрустнув пальцами, юноша пролепетал:

– Но, сэр, мистер Тригхорн спустит с меня шкуру, если я не стану выполнять свою работу - колоть дрова и…

– Послушай, парень, я сам спущу с тебя шкуру, если ты меня не послушаешь. - Анатоль схватил Уилла за рубаху, притянул к. себе так, что перепуганное лицо слуги оказалось совсем рядом. - Если ты возьмешь в руки топор, я тебя выпорю. Я запру тебя в башне до конца твоих дней. Я…

Анатоль глубоко вздохнул. Гневные угрозы были всего лишь отражением его отчаяния. Что бы он ни сделал, какие бы приказы ни отдавал, он не может ничего предотвратить. Сейчас у него не больше шансов спасти ногу Уилла, чем некогда спасти жизнь Мэри Киннок.

Ярость покинула его столь же внезапно, как пришла, остались лишь пустота и беспомощность. Он отпустил Уилла, положил руку ему на плечо.

– Делай, как я сказал, ладно? - хрипло проговорил он.

Уилл попятился и кивнул. Его глаза, полные страха, не отрывались от лица Анатоля, пока слуга не скрылся за дверью столовой. Лишь тогда Анатоль в изнеможении прислонился к стене и закрыл лицо руками. Он был рад, что никто не видит его слабости, проявления его страшного дара. И еще больше утвердился в решении как можно дольше держать этот дар в тайне от Медлин.

И снова в голове у него прозвучал вопрос Фитцледжа:

«Щитом для нее или маской для вас?»

«Да, маской для меня», - с горечью признался себе Анатоль. Ему нужна маска, потому что он не человек, а чудовище.

Теперь он больше всего на свете хотел очутиться рядом с Медлин, погрузиться в ясную безмятежность ее взгляда, раствориться в мягкой улыбке женщины, которая слишком практична, чтобы верить в духов, легенды и родовые проклятия. Хоть на время притвориться перед самим собой, что она права.

Анатоль взлетел по лестнице, добежал до спальни Медлин… И с трудом принудил себя остановиться и не распахнуть дверь настежь, а постучать. Он ждал, и сердце его билось все чаще и чаще.

Ответа не было.

Анатоль постучал снова, на сей раз громче - тишина. Тогда он наморщил лоб, пытаясь проломить преграду в своем сознании и ощутить Медлин, но, как и прежде, у него ничего не получилось.

Зато он увидел Тригхорна, который наблюдал за ним из дальнего конца коридора.

– А вашей хозяйки здесь нет, милорд, - сообщил Тригхорн, и в его голосе Анатолю почудилось нечто вроде сочувствия. - Я думал, вы знаете. Анатоль ответил ему свирепым взглядом.

– Что значит «ее здесь нет»? Где же еще ей быть?

Тригг подошел поближе. Грудь его вздымалась от праведного негодования.

– Она пошла туда, где просидела чуть не весь день. В библиотеку. Ваша хозяйка помешана на книгах. Я слыхал, что в Лондоне полно таких женщин. Их называют синими чулками, и если вы не положите конец этим глупостям, молодой хозяин, то…

– Я не хочу больше слушать никаких советов касательно своей жены, - процедил Анатоль сквозь стиснутые зубы. Вихрем пронесшись мимо Тригга, он помчался вниз, прыгая через три ступеньки и задыхаясь от обиды и унижения. Все это время он мучился, сдерживал свое нетерпение, а Медлин спокойно сидела, уткнувшись в книгу. Вот что получается, когда мужчина хочет проявить понимание и сочувствие!

Анатоль почти никогда не заходил в библиотеку, ставшую после смерти матери убежищем отца. Здесь Линдон Сентледж прятался от мира, но более всего от своего сына.

Обвинение ни разу не сорвалось с отцовских уст, но Анатоль без труда читал его в глазах, потемневших от горя.

«Если бы не ты, твоя мать была бы жива».

Но Линдон был мягким человеком, он не приходил в ярость, не изливал ни на кого горе и печаль. Он просто удалился от жизни, заперся наедине со своими книгами.