Опасный возраст - Соня Фрейм

Ее таинственный темный взгляд не отпускал меня ни на мгновение. Показалось, что, пока я говорю, она просачивается внутрь меня и видит уже сама без лишних слов, что во мне, кто я есть.

Кофе давно остыл. Часы показывали десять утра. Мальчики с картины Симберга несли своего раненого ангела в иную реальность.

Когда я закончил, подняв на Элену испуганные глаза, она мне улыбнулась. Это была улыбка, полная внутреннего достоинства, уверенности и понимания, абсолютного понимания.

— Странно, что я вам все это говорю, — не удержался я, — я вообще редко с кем разговариваю.

— Нет, ты говоришь. Просто ты говоришь в себя.

— А вам… тоже что-то снилось?

— Да постоянно, — усмехнулась она. — Сны — это вторая жизнь.

Я разглядывал поверхность стойки, чувствуя странный покой, как если бы бомба, которую я носил в себе все это время, наконец-то взорвалась.

— Твоя проблема — это избыток интеллекта, — заметила Элена, подливая себе еще кофе. — Ты слишком много понимаешь, но счастливее от этого не становишься.

— Не думать тоже не получается.

Она снова тонко улыбнулась из-под полуопущенных век. При свете дня я видел, что у нее были очень правильные черты лица. Ее будто создали по чьему-то замыслу, а не как других людей — из глины, комплексов и случайных хромосом.

— Что вы рисуете? — спросил я чуть позже.

— Я не совсем рисую, — чуть помедлив, ответила Элена. — Я… как бы это проще сказать… создаю миры. В некотором роде я художник-постановщик.

— Создаете миры? Для чего?

— Просто так, — последовал ответ. — Я их вижу… и воплощаю средствами компьютерной графики и при помощи фотографий. Это называется цифровое искусство.

— Здорово.

— Еще как.

Я снова бросил взгляд на часы. Надо было идти. Почему-то хотелось остаться и поговорить о чем-нибудь еще. Но я собрался, переоделся и двинулся к выходу. Она проводила меня до двери. Ее шаг был очень легким, спину она держала прямо. Одета была в длинный черный кардиган и потертые джинсы, но в простоте одежды сквозило что-то очень дорогое.

— Интересный дом.

— Да, я объединила три квартиры в одну… Не люблю тесноту.

Я накинул капюшон, чтобы мой побитый вид не сильно бросался в глаза. Элена вдруг протянула мне что-то.

— Это приглашение на мою выставку. Приходи. Буду рада тебя видеть.

И в ее глазах сверкнуло что-то благосклонное. Я кивнул и неуклюже поблагодарил ее за помощь. Она опустила веки с улыбкой, говоря всем своим видом, что это пустяк. Дверь закрылась, я спустился вниз и только на улице прочитал, что было написано в приглашении.

«Воспоминания о будущем. Миры Элены Медейрос».

Фоном служила картина полуразрушенного города, над небоскребами которого застыл ангел со странными крыльями, сделанными наполовину из металла, из которого торчали остатки перьев. Остальные разлетелись над постапокалиптическим миром. Несмотря на нежные тона, от картины исходила аура разрушения. Это было мое первое впечатление от ее работы.

Выставка открывалась через два дня.

Когда мама меня увидела, то начала плакать, а я от неожиданности замер. Я ждал, что мне врежут с ходу по башке и наорут. Она же просто смотрела в окно, постоянно вытирая катящиеся из глаз слезы. В первый момент я даже не знал, что сделать. Мама ничего не говорила.

Тогда я обнял ее без слов, уткнувшись лбом в ее плечо, и пришлось для этого наклониться, ведь она была уже ниже меня.

— Мам, прости, — вымолвил я. — За все прости, пожалуйста.

Она снова ничего не сказала, но я почувствовал, как она устала. Я обнимал ее минут десять, пытаясь молча выразить все мое сожаление за то, кто я есть.

И она меня простила, потому что всегда так делала, даже когда я не извинялся.

А потом силком потащила в знакомый травмпункт, где меня просветили со всех сторон, чтобы убедиться, что ничего не сломано. Когда мы наконец-то вернулись, она сказала, что я больше никуда не пойду, ни ночью, ни днем. Мой маршрут отныне пролегал только между школой и домом. Но одно исключение все же было сделано. На выставку Элены она меня отпустила. Чем-то она ей, видно, понравилась.

Я пришел в школу как ни в чем не бывало, даже не думая прятать побои под кепкой или капюшоном. Все равно в этом не было смысла. Все смотрели на меня с легким ужасом, но спрашивать, что произошло, никто не решался.

В туалете я наткнулся на Дэна, и у него явно чуть не слетело с языка «что с тобой?», но он с видимым усилием промолчал и вышел в коридор. Принципиальность была его второй натурой.

Единственным человеком, который среагировал, стал, разумеется, Ян. Он выдавил кислую улыбку, а затем спросил:

— Ну, все-таки ты меня не послушался?

— Но спасибо за предупреждение.

Ян разглядывал некоторое время носки своих ботинок и в итоге сказал:

— В принципе… в принципе… ты можешь подать в суд. Доказать все-таки можно…

— Да доказать вообще раз плюнуть при твоем содействии, — хмыкнул я, — и еще у меня есть свидетельница. Я думаю, они это понимают и сейчас обсираются по сто раз на дню.

— Ну, кстати, да, — издал он короткий смешок.

— Не буду я начинать с этими ментами, — поморщился я. — Я тогда врезал им, они сейчас — мне. Будем считать, что мы квиты.

Ян покивал, не выглядя согласным. Но и особого желания переубеждать меня у него не было.

— Почему ты меня предупредил? — поинтересовался я.

Он пожал плечами.

— Не знаю. Они уже давно задумывали свой ночной рейд против тебя. Я решил… просто помочь. Мы же не враги, в конце концов.

— Пару лет назад ты бы ничего не сказал, — заметил я с непроизвольной усмешкой, которая, впрочем, не была особо веселой.

— Пару лет назад было детство.

— Похоже, мы все немного взрослеем.

— Похоже на то. Ну, давай, бывай.

— Бывай, — эхом повторил я.

И Ян поплелся куда-то по заваленной желтыми листьями дорожке. Я смотрел ему вслед, думая о том, что стопроцентных мерзавцев все же не бывает. Если Яна считать ублюдком за его лавирование меж всеми и вся, то кто тогда я? Вряд ли чем-то лучше, просто нахожусь в другой крайности…

Выставка Элены проходила в «Омега-холле», где проводились высоколобые культурные мероприятия. Это было большое круглое здание, состоящее из стеклянных ромбовидных сегментов. Издали оно походило на гигантский дискотечный шар, который случайно бросили посреди города. По ночам оно подсвечивалось галогенными лампами и цепляло взгляд.