Калибан - Айзек Азимов

Правда, сейчас издерганный, съежившийся от страха Губер Эншоу ничуть не походил на убийцу.

– Тебе придется с этим смириться, старина Губер, – сказал Терах. – Шериф всерьез собрался долго и пристально присматривать за нами обоими!

От этого заявления Губер снова вздрогнул и побледнел еще сильнее.

– Но… но у нас нет мотивов для преступления! – попытался возразить он.

Йомен снова прислонил голову к стене и вяло, как бы нехотя ответил:

– Ха! Губер, ты меня удивляешь. Наша «Лаборатория» – просто рассадник всяких склочников и карьеристов. Кто из нас хоть раз не устраивал скандалы кому-нибудь из коллег? А уж у нас с тобой и Фредой за эти годы недоразумений хватало.

– Но ведь это самое обыкновенное расхождение во мнениях, и касается оно только нашей работы! – натянуто сказал Губер. – Да, бывало, что мы ссорились, но это же не повод для убийства!

– Может, и нет, но ведь у кого-то же такой повод нашелся! А полиция будет цепляться ко всему, что угодно, к любой мелочи. И уж можешь мне поверить, людей отдают под суд и признают виновными и с меньшими доказательствами, чем склоки на работе.

Губер повернулся к Тераху и указал рукой на дверь Фреды Ливинг.

– Но разве то, что мы с тобой пришли ее проведать и сидим здесь, – разве это не говорит в нашу пользу? Разве это не доказывает, что мы – друзья?

Йомен удивленно поднял брови и снова взглянул на товарища. И как можно быть таким наивным? На первый взгляд их обоих привело сюда нечто большее, чем дружба. Интересно, что на уме у этого Губера? Судя по его достижениям, не так уж он бестолков, как может показаться. Но, с другой стороны, научные гении обычно плохо разбираются в делах мирских… Йомен грустно улыбнулся и потрепал товарища по плечу.

– Губер, старина! Мы должны признать очевидное, хотя бы сами перед собой. В конце концов, оба мы пришли сюда повидаться с Фредой, чтобы договориться, что мы будем рассказывать одно и то же. Естественно, шерифу Крэшу говорить об этом не нужно, но он и так это заподозрит. Что ж, по большому счету, все так и есть.

Губер собрался было ответить, но тут он увидел за спиной Тераха что-то такое, от чего мигом закрыл рот. Йомен хотел повернуться и посмотреть, что там, но это не понадобилось.

Мимо прошел шериф Альвар Крэш, осунувшийся, невыспавшийся, но, как всегда, подтянутый и бдительный. На них Крэш даже не взглянул. Но за шерифом шел его робот. А роботы всегда все замечают. И никогда ничего не забывают.

Фреда Ливинг села в постели и нетерпеливым жестом отослала прочь белых роботов-сиделок. Она пришла в себя совсем недавно – всего пару часов назад, – и все это время ей постоянно взбивали подушки и поправляли одеяло. Фреда устала от назойливых сиделок.

– Оставьте меня в покое! – резко сказала она. – Я чувствую себя прекрасно.

Это, конечно, было далеко не так, но Фреда терпеть не могла, когда вокруг нее суетятся. Роботы-сиделки отошли к стене и неподвижно застыли в своих нишах, не сводя глаз с пациентки – как две белые мраморные статуи, возведенные в память о давно позабытых людях или событиях.

Но Фреде Ливинг было над чем поразмыслить, кроме излишне заботливых роботов.

Они еще ничего ей не сказали. Ни-че-го! Фреда понимала, что полицейские стараются не исказить ненароком ее собственные воспоминания, но как же это раздражает! Только что она работала в лаборатории Губера, и вот, в следующее мгновение, она уже в больничной палате, под охраной полиции! Все остальное исчезло, стерлось из памяти напрочь.

Кроме вида тех красных ног робота, стоявшего рядом с ней. Она вздрогнула от этих воспоминаний. Почему эта картина так ее пугает? Не привиделось ли ей все это? А может, из-за травмы она просто что-то путает? Травма связана с каким-то происшествием.

Проклятие! Фреда ничего не помнила. В этом могла крыться опасность.

Когда Крэш собирается явиться сюда? Фреда повернула голову к двери и вздрогнула от боли. Как будто ее ударили в челюсть. Разумом она понимала, что колонисты, огражденные своими роботами, как щитом, от всех опасностей, очень плохо переносили боль – у них был очень высокий порог чувствительности к непривычному ощущению. Может быть, какому-нибудь поселенцу такая боль показалась бы не сильнее обыкновенной мигрени, но, черт возьми, она – не поселенец, и ей больно! Где застрял этот проклятый шериф? Пусть поскорее приходит, поговорит с ней – и можно будет принять что-нибудь покрепче, чтобы сладить с этой ужасной болью!

С головой было хуже всего, но у нее еще болели щека и плечо. Фреда ощупала лицо и плечи – они были туго забинтованы и онемели под повязками. Через несколько часов повязки, конечно, снимут, и под ними останется чистая здоровая кожа.

Но что с головой? Лечебные тампоны прижигают поврежденные нервные окончания, а потом восстанавливают нормальную деятельность клеток. Но в нейрохирургии такие методы применять нельзя, если вы не хотите, чтобы у больного начались галлюцинации или он вообще сошел с ума.

Фреда с беспокойством потрогала голову: там оказалась плотно надетая пухлая шапочка, даже скорее что-то вроде тюрбана. Наверное, в этом тюрбане – какой-то новейший медицинский прибор, из которого поступают сильнодействующие лекарства. Фреда заметила, что почему-то думает, какого, интересно, цвета ее тюрбан, и сильно ли ее остригли перед операцией? Она встряхнула головой. Не время забивать мозги этой ерундой! Выглядит она, конечно, кошмарно, хотя – кто знает? Наверное, чтобы она не расстраивалась из-за своей внешности, в комнате не было ни одного зеркала.

Фреда Ливинг была молода, а выглядела еще моложе. Это вовсе не облегчало ей жизнь в обществе долгожителей-колонистов. Фреде было тридцать пять лет, но на вид – не больше двадцати пяти. Отчасти из-за естественной моложавости лица и фигуры, отчасти из-за того, что Фреда специально старалась сохранить юный вид, хотя это само по себе было довольно экстравагантным. Более того, намеренно подчеркнутая юность совершенно не вязалась с солидностью и представительностью в обществе, где люди жили многие сотни лет. Те, кому было меньше пятидесяти, считались совсем еще юными. Но и в сорок или пятьдесят лет Фреда по-прежнему сможет позволить себе выглядеть на двадцать пять, и по-прежнему к ней будут относиться серьезно. К черту все эти условности! Довольно того, что ей самой нравится, как она выглядит!

Фреда Ливинг была стройной, миниатюрной женщиной, с волнистыми черными волосами, которые она обычно коротко стригла. Конечно, не так коротко, как придется постричь сейчас, после операции. Лицо у нее было круглое, курносое, глаза – голубые. Люди с такими чертами часто бывают задирами. Она легко вспыхивала и, будучи взволнована, ругалась хуже любого мужчины.

Надо следить за собой, а то в таком состоянии, как сейчас, ее может понести. Фреда не имела права себе такого позволить. Неважно, что голова раскалывается от боли. Отчаянно хотелось попросить роботов ввести обезболивающее, но сильный анальгетик, способный справиться с такой болью, сделает ее беспечной и невнимательной. А сейчас нужно быть настороже, голова должна быть ясной – предстоит опасный разговор.