Ассистент убийцы - Валерий Шарапов

– Я бы этого не сказала.

– Ваша сестра во время ограбления стала бы заботиться о голодной кошке?

– Не думаю. Кошек она на дух не переносила.

– Ласка могла накормить кошку, чтобы та перестала орать, – попробовал возразить старший лейтенант, который был так заведен, что даже не заметил, что начальник снова назвал его Венечкой.

– Возможно, но скорее всего наша Ласка налила молока бедной Манюне просто из жалости. К тому же волосы на подоконнике. Мы ведь до сих пор не знаем, откуда они вообще там взялись и кому принадлежат.

– Простите, а могу я узнать, о каком подоконнике идет речь? – в недоумении воскликнула Колесникова. – Причем здесь рост моей сестры и кто такая эта ваша ласка?

– Ласка – это оперативный псевдоним грабительницы, укравшей обе картины, – пояснил Костин. – Она спустилась с крыши четырехэтажного дома по веревке. В обе квартиры эта особа проникала через форточку. Чему это вы улыбаетесь?

– Моя сестра, конечно, не являлась образцом добродетельности и порядочности. Она была настоящей пацанкой, отчаянной сорвиголовой, в принципе вполне могла украсть картины, про которые вы говорите, даже застрелить доктора Завадского. Я бы этому не удивилась. Однако теперь я просто уверена в том, что Ольга не способна была сделать все то, в чем вы ее подозреваете.

– Интересно знать, почему вы так считаете.

– Да потому, что Ольга не была абсолютно бесстрашной женщиной. Она страдала высотобоязнью. Это такая болезнь.

В пивнушке было не протолкнуться. Дым стоял коромыслом, здесь царили шум и духота. Местные завсегдатаи обливались потом, орали и хохотали во весь голос, с неимоверной силой давили окурки в пепельницах, стоявших на стойках.

Капитан милиции Павел Зверев ощущал себя здесь совсем неуютно. Он периодически прикрывал ладонью нос, не пил, а лишь касался губами края кружки с пивом, явно разведенным, не желал его отведать. Единственное, чем он не брезговал, был «Беломор», к которому он привык с младых ногтей благодаря своему детдомовскому прошлому.

Сегодня Павел Васильевич сменил свой шикарный костюм и туфли, начищенные до блеска, на выцветший синий свитер, солдатское галифе и поношенные кирзовые сапоги.

Его собеседник имел еще более затрапезный вид, хотя сам себя он наверняка ощущал едва ли не настоящим лондонским денди. Это был худой, довольно сутулый мужичонка с бледным, одутловатым от пива лицом. Волосы росли у него из носа и ушей, пальцы пожелтели от никотина. Видавший виды шевиотовый пиджак с надорванным рукавом был ему явно велик. В дыре виднелась тонкая полоска саржевой подкладки. Шею мужчины обвивал толстый шифоновый шарф, широкие брюки были заправлены в чрезмерно длинные юфтевые сапоги.

Благодаря такому вот внешнему виду Зверев и его непрезентабельный собеседник успешно слились с толпой и особо не выделялись. Они стучали по столу таранью, пожелтевшей от времени, курили папиросы, однако разговаривали чуть тише остальных посетителей пивнушки.

Собеседника Павла Зверева звали Петя Желудков. Он был рядовым жуликом и промышлял мелкими кражами. Капитан смотрел сквозь пальцы на деяния этого субъекта. За это тот время от времени снабжал оперативника информацией, необходимой ему.

– Ищу я, Петя, одного человечка! – сказал Зверев и осведомился: – Ты мне с этим поможешь?

– Кто такой? – спросил Желудков, высморкался в пальцы и вытер руку о скатерть.

Зверева передернуло.

– Сведения у меня весьма скудные, но я в тебя верю, Желудь, – проговорил он.

Желудков не особенно любил свое прозвище, но лишний раз напоминать об этом Звереву он, как правило, не решался.

– Говори, начальник, не тушуйся.

– Худющий, в армейских сапогах сорок второго размера ходит, синяки под глазами, кашляет.

– У нас полстраны все еще в сапогах ходят, да и толстяки до сих пор редкость. Ты поконкретнее можешь сказать? Может, у него какие-то особые приметы есть?

Зверев беззвучно рассмеялся и ответил:

– Есть. Нет у этого человечка трех пальцев на правой руке, среднего, безымянного и мизинца. Устроит тебя такая особая примета?

– Примета устроит. Только дай-ка ты мне подумать. У Лени Коростеля большого пальца нет. – Желудь стал загибать пальцы. – У Жоры Сиплого мизинец укорочен, а так чтобы трех, нет, что-то не припомню я никого такого. Так что извини, начальник, как говорится, чем могу!

– А ты поспрашивай, Петя! Я тебе наколочку дал, вот ты и помети по сусекам да по амбарам. Лоб расшиби, а сведения мне об этом беспалом фрукте сыщи!

Петя поморщился и заявил:

– Не больно-то охота мне свой лоб разбивать даже ради тебя. Он ведь у меня один.

– Один – число небольшое, конечно, но все лучше, чем ноль. Смотри, Желудь, как бы тебе вообще без лба не остаться.

– Ладно, начальник, не пыли. Тебе вон тоже, я смотрю, по лбу недавно прилетело. – Желудь указал на синяки, оставшиеся на лице капитана после стычки с Лафетом. – Если есть что еще, то спрашивай.

– Есть. Скажи мне, Петя, тебе примерно такая вот фраза ничего не напоминает: «Молдаванин откинулся. Ромку он нам не простит, поэтому нужно поскорее когти рвать!»

Желудь почесал небритый подбородок, хитро прищурился и пробурчал:

– Молдаванин, говоришь?

– Да, молдаванин.

Желудь отхлебнул пива уже из кружки, отданной ему Зверевым, смачно рыгнул и проговорил:

– Была у нас тут в свое время, еще до войны, лихая парочка. Это Ваня Ротарь, бывалый налетчик, и сын его Ромка. Приехали они в тридцать седьмом из Вологды. Там, говорят, всех в страхе держали, а потом, когда опера им на хвост присели, к нам в Псков нагрянули и до прихода немцев тоже ой как немало наследили. Ты про янки слыхал?

– Это те, которые под гангстеров американских работали, лица под платками прятали?

– Вот-вот, они самые.

Зверев напряг память и произнес:

– Они еще в сороковом на продмаг напали и продавщицу застрелили. Помню я это дело. Виновных тогда так и не нашли.

– Это ты сам решай, начальник. Может, они продавщицу убили, а может, и нет! Люди разное говорили, а я, как говорится, рядом не стоял и свечку не держал.

– Ладно, дальше рассказывай.

– Если не ошибаюсь, то помимо продмага того они еще много где шороху навели. Прямо перед войной, в сорок первом, прокол у них вышел. Ваню тогда ваши повязали, а Ромка пропал.

– Очень хорошо, что повязали. Ну а к чему ты мне про них рассказываешь? Еще вот что скажи. Ротарь, это ведь, как я понимаю, кликуха. А фамилия у этого Вани есть?

– Нет, начальник, не угадал. Это как раз фамилия и есть. Оба они Ротари, как Иван, так и Роман.