Чистая речка - Наталия Терентьева

На улице уже вообще никого не было, только проезжали редкие машины. Один раз я увидела машину с полицейскими и встала за дерево. Я совсем не хотела попасть в отделение за бродяжничество. Не знаю, правда это или нет, но нас воспитатель часто пугает – если кого-то поймают в городе после десяти, то даже спрашивать не будут, сразу в отделение и оттуда в исправительную колонию, говорит, что есть такая статья. Я пыталась недавно найти в Интернете эту статью, даже не знаю зачем, как будто знала, что скоро мне придется ночью ходить в городе одной, но не нашла. Думаю, она преувеличивала, для того чтобы мы не шлялись по ночам в городе и поселке.

Где-то здесь живет Вера. Но где? Как ее найти? Как странно все сегодня сложилось. Я достала из кармана окоченевшие руки и посмотрела на колечко. И мне стало теплее. Правая рука, которую я залила перекисью, ныла на холоде. Конечно, столько ей сегодня досталось. За один-то день! Я вообще-то очень аккуратный человек, даже осторожный, наверно. У меня редко бывали разбиты колени, когда я была маленькой, я никогда не ломала ни рук ни ног – обычно это случается с мальчиками, но и у девочек тоже бывает. Ломают и пальцы, и носы, и конечности. И вовсе необязательно страшно драться для этого. Кто-то катился по льду и поскользнулся, неловко упал на товарища – товарищ себе и сломал ногу, так у нас было в прошлом году. Вот было смеху! То есть, конечно, плохо, что мальчик сломал ногу, но почему не тот, кто катался, а кто просто попался ему по дороге? Вероятно, это судьба. Или случайность. Только у кого-то случайности бывают хорошие, а у кого-то плохие.

Вот я сегодня нашла кольцо. Но у меня отобрали телефон. Это какие-то знаки, наверно, которых я пока не понимаю. Можно попробовать их расшифровать. В телефоне были все мои знакомые – их номера. Теперь у меня жизнь как будто начинается сначала. Нужно узнавать их номера или… или не узнавать. Некоторые ушли навсегда – как добрая Марина Кирилловна, которая потеряла свою отчаянно смелую дочку. Странно было бы думать, что я еще раз когда-нибудь ее случайно встречу. Даже в Интернете не найти – я не знаю ее фамилии.

А кольцо… Это вообще очень странная вещь. Ведь чем дальше, тем больше мне кажется, что я видела у мамы это кольцо. И мама вполне могла приходить на могилу к бабушке и обронить его когда-то очень давно. Даже если я это придумываю, мне хочется в это верить. Разве мало вещей, которые человек придумал и верит в них? Объяснить не может, доказать тоже, но верит сам и других заставляет. Потому что так лучше жить. Например, про Бога. Я в Бога верю, наверно. Но одновременно понимаю, что это все придумано людьми. Не Бог же сказал: пишите иконы, стройте церкви, восхваляйте меня. Нет, наоборот, я читала – он говорил: «Не восхваляйте меня!» Чем больше я читаю про религию, тем больше запутываюсь.

У нас есть в школе курс мировой художественной культуры, и мы на уроках иногда обсуждаем эти вопросы. Но с нашими об этом особенно не поговоришь. Песцов атеист, надо всем смеется, над любой религией, наша учительница по истории и МХК очень грамотная, раньше она работала в Москве в каком-то журнале, писала научные статьи, но она не верит ни во что вообще. Даже в то, что говорят ученые. Она говорит: «Вот есть клетка, я ее вижу под микроскопом. Значит, она есть. Вот я была в Судаке в крепости этим летом, видела старые бойницы, отколотые камни, следы от снарядов, значит, там когда-то шли бои, а вот где я не была и что своими глазами не видела – я про то вам не скажу! Мало ли что можно придумать? Вот вы там были? Вы там были? Вот и не говорите мне про какой-то Большой взрыв или потерянные письмена инков. Меньше телевизор надо смотреть, больше головой думать!»

Мне кажется, что она не права, но я никак доказать ей обратного пока не могу – не про то, что меньше думать, а про то, что многое существует в мире совершенно независимо от нашего знания о нем. Мне почему-то кажется, что Солнце и Луна существуют совершенно без меня, независимо от того, буду я в них верить или знать что-то о них – какой у них вес, скорость вращения – или не буду.

За размышлениями я незаметно подошла к большой кованой ограде. Церковь, виднеющаяся за ней, была красиво подсвечена двумя фонарями, которые стояли где-то в саду прямо на земле, и от этого выглядела очень таинственно. Внутри света не было. А в недавно построенном доме священника свет горел. Дом был похож на старинные русские дома, в которых жили бояре, именно бояре. Я видела точно такие дома в книге.

Белокаменный, с красивыми резными окнами, с лестницей, ведущей на второй этаж, – там и был главный вход, не на первом этаже. Боярские палаты, да и только. Дом строился долго. Мы здесь часто ходили, так удобнее было идти к автобусу, который подъезжает близко к детскому дому, откуда до нас всего километра два. Все привыкли к нескончаемой стройке. И вдруг однажды, после лета, когда я здесь давно не была, я увидела необыкновенно красивый дом, просто как из русской сказки про старые времена.

Я походила вдоль забора. Ведь должна же быть где-то калитка, кроме парадных ворот, запертых на ночь. И точно, калитка нашлась. И незаметная кнопка звонка. Невнимательный или пьяный человек не заметит маленький черный звоночек на черной двери. А я заметила. И коротко позвонила, звонка не услышала, но в глубине двора залаяла собака. Интересно, собака слышит звонок или просто где-то сидит привязанная и чувствует, что к дому подошел чужой?

Наверно, выйдет сторож. Если он будет такой добрый, как наш дядя Гриша, я ему объясню, что мне нужно переночевать одну только ночь. А утром я пойду в школу. В школе, конечно, тоже можно было бы переночевать. Но в школу надо идти или по страшному пустырю, где часто что-то случается, или в обход хлебобулочного завода, тоже по пустынным переулкам с гаражами. А главное – тот охранник, который сидит у нас сейчас (они сменяются раз месяц), наверняка запомнил меня и сразу позвонит в полицию, чтобы меня забрали. Ведь он помнит, что я его обманула, выбежала на первом уроке и не вернулась. Я уверена, что помнит. Он очень вредный и злопамятный.

Вдалеке раздался мужской голос, собака еще раз гавкнула и замолчала. Я услышала быстрые легкие шаги. К калитке подошел довольно высокий мужчина, не худой и не толстый. Средний, крепкий. И в… платье. Ряса! Это специальная одежда священников, я знаю. Я думала, что они только на службу так одеваются. Оказывается, и дома так ходят. Удивительно.

– Ты ко мне? – дружелюбно спросил священник, ненароком поглядывая, нет ли кого за моей спиной. Калитку он сразу не открыл.

– Да, – ответила я, надеясь, что он не заподозрит во мне воришку или неприличную девушку, как сегодня уже не раз бывало.

– Ну, заходи, – улыбнулся он, отпирая калитку и выглядывая на улицу. – Церковь, правда, уже закрыта… Ты хотела поставить свечку, помолиться?

– Нет, – честно ответила я. – Я хотела переночевать. Я читала в книжке, как мальчик, которому негде было ночевать, спал у сторожа в церкви. Думала, мне откроет сторож, и я попрошусь на одну ночь.

Я хорошо помню мамины слова, наверно, она их часто повторяла: «Если можно не врать, говори правду. Не думай о том, как ты при этом выглядишь. Гораздо хуже ты выглядишь, когда врешь. Не говори правду только в том случае, если она обидит человека. Лучше тогда промолчать». Я всегда стараюсь следовать этому правилу. Не всегда получается. Врать приходится достаточно часто. Иногда вовсе никто не обидится. Но как сказать правду Серафиме, когда она орет, просто чтобы орать: «Что ты такая опухшая, что ты ночью делала? Пиво пила? Глаза, как у монгола!», что я сидела с Любой, потому что она плакала и плакала, а потом уснула неудобно у нее в ногах на кровати, встала среди ночи, пошла к себе и долго не могла уснуть?