Капкан на честного лоха - Андрей Троицкий

– Ясно, приговорят, – ответил Лудник. – Дадут перо и сутки на раздумья. Если сам на перо не сяду, если себя не кончу, будет очень больно. Меня на куски порежут.

– Правильно. Ты этого добиваешься? – спросил Ткаченко.

– Я готов рассказать, как все было. Я готов…

– Ладно, верю, – махнул рукой Ткаченко. – Вот карта. Подумай и укажи то место, где ты и твой упокойный кент Хомяк вытряхнули из «газика» ту троицу.

Ткаченко обвел красным карандашом то место на карте, где находится зона. Лудник склонился над столом, долго водил пальцем по бумаге, что-то неслышно шептал себе под нос, словно производил сложные вычисления.

– Вот дорога, по которой мы ехали, – шептал Лудник. – Вот поселок Молчан. Вот первая речка, которую пересекли. А вот вторая. Здесь их и высадили, недалеко от берега.

– Точно, не ошибаешься? – переспросил Ткаченко.

– Я грамотный, карты читать умею, – ответил Лудник. – Тут их и высадили.

Соболев подошел к столу, глянул на то место, которое указал на карте зэк. Район пустынный, полно болот, до жилья далеко. Единственный крупный населенный пункт в той округе – Ижма. Что ж, если Лудник не врет, не путает, круг поисков сжимается, как шагреневая кожа. Скоро начнутся третьи сутки, как три беглеца идут пешком.

Какое бы направление они не выбрали – им везде вилы. Соболев взял у кума циркуль, прикинув масштаб карты, начертил окружность вокруг того места, которое указал Лудник.

Здесь и нужно искать беглецов, за пределы этого круга они не могут выйти в ближайшие три-четыре дня, как бы не спешили. Сильный тренированный спортсмен может идти по ровной местности не больше шестнадцати часов в сутки. Но в бегах далеко не спортсмены. По лесотундре весной невозможно делать больше полутора километров в час. Эта аксиома в доказательствах не нуждается. Кроме того, путь беглецам преграждают растаявшие болота. Топи во всех концах, и справа, и слева, куда не сунься.

Вряд ли зэки рискнут жизнью, попрутся напрямик, по тонкому растаявшему льду. Вернее всего, станут краем обходить болота, потратят массу времени, которого и без того в обрез. Значит, круг становится ещё уже. Совсем хорошо, просто отлично. Соболев одним глазом подмигнул Ткаченко.

– Так-так, – кум обратился к Луднику. – Будем считать, что я тебе верю. Пойдем дальше. Теперь расскажи, как вы убивали участкового Гаврилова? Будешь брехать, он тобой займется.

Ткаченко показал пальцем на заскучавшего Аксаева.

Лудник бросил быстрый взгляд на капитана и вздрогнул, будто увидел приведение. Лудник не так робел перед кумом и даже перед самим хозяином, как перед этим капитанишкой. Об Аксаеве по зоне ходили слухи один страшнее другого. Рассказывали, будто казах был переведен сюда из благополучной и теплой Тверской области. Естественно, не по своей воле был переведен, а в наказание.

Будто бы в Твери, на зоне усиленного режима, он творил неслыханные зверства, лично отправил на тот свет не менее двух десятков осужденных. Жена ушла от Аксаева ещё в Твери, не выдержала оскорблений и зуботычин.

Но и здесь, на севере, капитан не исправился. Наоборот, только озлобился на людей, стал лютовать ещё пуще прежнего. Рассказывали, что в начале зимы Аксаев в компании двух надзирателей зверски пытал Прибалта, авторитетного вора, вся вина которого состояла лишь в том, что он сильно простудился и не смог подняться с нар, когда в барак вошли вертухаи для шмона.

На требование Аксаева встать ответил что-то по матери. Прибалта для начала отвели в козлодерку, избили до полусмерти, затем Аксаев в компании ещё двух контролеров попеременно совершали с ним акты мужеложства.

Но этим не кончилось.

Прибалта связали, прикрепили электропровод к нижней губе, другой электрод обмотали вокруг члена. Через конденсатор пропускали разовые электрические разряды большой силы. После этой пытки Прибалт натурально съехал с ума, сделался буйным, не хотел жить. Отсюда его, уже полуживого, седого, беззубого, похожего на древнего старика, увезли в закрытую психушку тюремного типа, где, по слухам, он загнулся через месяц. Наложил на себя руки.

Может, и наговаривали на Аксаева. Но Лудник, как и всякий человек, больше верил плохим слухам, чем хорошим. Теперь Лудник снова начал жалеть, что выронил пистолет там, на откосе у железнодорожного полотна. Но, может, пронесет, ведь Бог не фраер, все видит. Лудник выживал во многих суровых переделках, авось, и теперь дубаря не врежет.

* * *

– Хочу сделать заявление, – сказал Лудник. – Насчет убийства того милиционера.

– Валяй, делай, – поощрил Ткаченко.

В следующие четверть часа Лудник поведал историю гибели участкового Гаврилова. В точности как было рассказал, только поменял местами себя и Климова, сидевшего в момент убийства на заднем сидении «газика». Лудник не упустил ни одной детали, ни одного штриха, нарисовал правдивую натуралистичную картину смерти милиционера.

Вспомнил, как прятали в овраге мотоцикл с коляской, а мертвое тело забросали сухими ветками. И, закончив свою почти правдивую историю, украдкой глянул на Аксаева. Поверил ли этот живодер?

Лицо капитанов было непроницаемым. А Ткаченко, писавший протокол, недобро усмехался.

– Милицейский пистолет я себе забрал, – добавил Лудник. – Моя ошибка. Виноват, что в собаку стрелял. Сознаю. Но в людей не целил, только отпугнуть их хотел. Злого умысла не было.

– Вот здесь распишись, – кум протянул Луднику шариковую ручку. – Молодец. Я послушал твою историю. Спасибо за вранье. А теперь, гад, давай правду. И учти: ты меня уже рассердил.

– Я и сказал правду.

– Аксаев, приступай, – скомандовал Ткаченко.

– Гражданин начальник, гражданин, – зашлепал губами Лудник.

Он с опозданием понял, что свалил вину не на того человека. Скорее всего, Климова пришьют при задержании, подтвердить или опровергнуть показания Лудника он все равно не сможет, – на это и был расчет. Но Климов фраер, ничтожество, укроп. Он крови человеческой боится, и вдруг мента мочит. Поэтому Луднику не поверили. Нужно было вешать труп на покойного Хомяка. Или хоть на Урманцева. Но поздно.

Аксаев подскочил с табуретки, вывернул правую руку Лудника, дернул руку на себя, защелкнул на запястье стальной браслет. Другой браслет пристегнул к узкой трубе центрального отопления.

– Руку на стол, – скомандовал кум. – На ребро ладони.

Лудник покорно положил на стол свободную левую руку, поставил ладонь на ребро. Аксаев вытащил из ящика стола том энциклопедического справочника и три карандаша. Капитан просунул карандаши между пальцами Лудника, наклонился к его уху.

– Помнишь того гомосека, того опущенного, который месяц назад удавился в сортире? – прошипел Аксаев. – Помнишь?

Лудник молча кивнул головой. Он помнил, как один мужик проигрался в карты и целый месяц натурой расплачивался по долгу. Когда до окончательного расчета оставались два-три дня или того меньше, тот тип удавился в сортире над очком.