Ниже нуля - Брет Истон Эллис

– Ключи?

– В машине.

– Без вопросов.

Сквозь облака начинает пробиваться солнце, парень с собаками, сидящий рядом с Трентом, заговаривает с нами. Похоже, что парень тоже модель и пытается, подобно Тренту, прорваться в кинобизнес. Но единственное, что смог достать для него агент, – реклама.

– Эй, Трент! Начинается, чувак! – кричат из дома.

Трент трогает меня за плечо, подмигивая, говорит, что я должен кое-что посмотреть; жестом приглашает Блер и Дэниела. Мы входим в дом, идем по коридору, как мне кажется, в главную спальню, там с десяток человек, включая нас четверых, вдобавок за нами увязались обе собаки. Все в комнате смотрят на большой телевизионный экран. Я тоже смотрю.

На кровати молодая девушка, обнаженная, лет пятнадцати, руки связаны над головой, ноги широко раздвинуты и привязаны к спинке. Она лежит на чем-то, похожем на газеты, фильм черно-белый, пленка поцарапана, трудно сказать, на чем она лежит, но, похоже, на газетах. Камера быстро показывает молодого, худого, обнаженного, испуганного мальчика лет шестнадцати-семнадцати, которого вталкивает в комнату здоровый черный чувак, тоже голый, с большой эрекцией. Мальчик неприятно долго с ужасом смотрит в камеру. Черный связывает мальчика на полу, меня удивляет, почему на заднем плане, в углу комнаты, бензопила, потом у него с ним секс, потом с девушкой, он уходит из кадра. Вернувшись обратно, черный приносит коробку, напоминающую ящик для инструментов, на секунду я в замешательстве, Блер выходит из комнаты. Он вынимает оттуда пешню для льда, что-то похожее на проволочную вешалку, коробку гвоздей, тонкий, длинный нож, подходит к девушке. Дэниел улыбается и пихает меня в ребро. Я быстро ухожу, когда черный пытается вдавить гвоздь в девичью шею.

Я на солнце, закуриваю сигарету, пытаюсь успокоиться. Кто-то прибавляет звук, я сажусь на лужайке, слышен шум волн, крики чаек, гудение телефонных проводов; чувствую кожей солнечные лучи, слушаю шелест деревьев под теплым ветром, крики молоденькой девушки, доносящиеся из телевизора в главной спальне. Минут тридцать – сорок спустя выходит Трент, крики парня и девушки прекратились, я замечаю, что у него стоит. Поправив ширинку, он садится рядом.

– Чувак заплатил за фильм пятнадцать штук. Двое ребят, игравших в «Пэкмена», выходят на улицу с бокалами в руках, один говорит Тренту, что кино ненастоящее, хотя сцена с бензопилой сильная.

– Могу спорить, что настоящее, – отвечает Трент, защищаясь.

Я вновь сажусь в кресло и смотрю, как Блер ходит по пляжу.

– Мне тоже кажется, что настоящее, – говорит другой парень, опускаясь в джакузи. – Должно быть.

– Да? – спрашивает Трент с надеждой.

– Я имею в виду, как можно подделать кастрацию? Чуваку очень медленно отрезали яйца. Это нельзя подделать, – говорит парень.

Трент задумчиво кивает, выходит Дэниел, улыбаясь, с красным лицом, я по-прежнему сижу на солнце.

* * *

В этот день приехал Вест, один из личных секретарей деда. Он был сгорблен, с галстуком-шнурком, в куртке с эмблемой одной из гостиниц деда на спине, пахнущий лакричной жвачкой «Бичнат». Он говорил о жаре, о перелете. Вместе с ним приехал Вильсон, еще один из советников деда, носивший красную бейсбольную кепку, захвативший вырезки о погоде в Неваде за последние два месяца. Люди сидели, разговаривали о бейсболе, пили пиво, бабушка сидела с ними, блузка ее вяло висит на хрупком теле, желто-голубая косынка была туго повязана на шею.

* * *

Мы с Трентом стоим где-то в Уэствуде, он рассказывает, как вернулся чувак из Аспена и выкинул всех из дома в Малибу, поэтому Трент собирается пожить с кем-то парочку дней в Долине, а потом едет в Нью-Йорк на съемки.

На мой вопрос, какие съемки, он лишь пожимает плечами и говорит: «Съемки, чувак, съемки». Говорит, что на самом деле хочет обратно в Малибу, ему не хватает пляжа. Потом спрашивает, не хочу ли я кокаину. Говорю, что хочу, но не сейчас. Грубо взяв меня за руку, Трент спрашивает:

– Почему нет?

– Ну ладно, Трент, – говорю я. – У меня нос болит.

– Ничего. Это тебе поможет. Давай поднимемся наверх в «Гамбургер-Гамлете».

Я смотрю на Трента.

Трент смотрит на меня.

Это занимает всего пять минут, мы спускаемся обратно на улицу, существенно лучше мне не стало. Трент говорит, что ему лучше, и хочет зайти в пассаж на другой стороне улицы. Он также говорит, что Сильван, из Франции, передознулся в пятницу. Я говорю, что не знаю, кто такой Сильван. Трент пожимает плечами.

– Ты по вене-то пускал? – спрашивает он.

– По вене?

– Да.

– Нет.

– Ну-ну, – зловеще говорит он.

Когда мы садимся в его машину, «феррари» какого-то друга, у меня идет носом кровь.

– Я тебе достану декадрону или келестону. Они помогают рассасываться закупоренным носовым проходам, – говорит он.

– А где ты их берешь? – спрашиваю я; мои пальцы и бумажная салфетка покрыты кровавыми соплями. – Где ты берешь это говно?

Следует долгая пауза, он заводит машину и говорит:

– Ты что, серьезно?

* * *

В этот день бабушке стало очень тохо. Она начала кашлять кровью. Она уже облысела и потеряла вес – рак поджелудочной железы. Позже, вечером, когда бабушка лежала в постели, остальные продолжали разговор, беседуя о Мексике, бое быков, плохих фильмах. Дед порезал палец, открывая пиво. Еду заказали из итальянского ресторана, ее доставил парень в джинсах с заплаткой, на которой было написано «Aerosmith Live». Бабушка спустилась в гостиную. Ей стаю немного лучше. Впрочем, она ничего не ела. Я сидел подле нее, дедушка показывал фокусы с двумя серебряными долларами.

– Ты их видела, бабуль? – спросил я, слишком робкий, чтобы взглянуть в увядшие глаза.

– Да. Я их видела, – сказала она и попыталась улыбнуться.

* * *

Я уже засыпаю, но без предупреждения приходит Алана, горничная впускает ее, она стучится в мою дверь, я, прежде чем открыть, долго выжидаю. Она входит заплаканная, садится на мою кровать, говорит что-то об аборте, начинает смеяться. Я не знаю, что сказать, как подойти к этому, говорю: «Прости». Она встает, подходит к окну.

– Простить? – спрашивает она. – За что? – Закуривает сигарету, но не может курить, откладывает ее.

– Не знаю.

– Ой, Клей… – Она смеется, смотрит в окно, минуту кажется, что она сейчас расплачется.

Я стою возле двери, смотрю на плакат с Элвисом Костелло, на его глаза, глядящие на нее, глядящие на нас, я пытаюсь избавить ее от этого, зову подойти и сесть рядом, она думает, я хочу обнять ее или типа того, подходит, обхватывает меня за спину и говорит что-то вроде: