Гарем Ивана Грозного - Елена Арсеньева

– Да, Юрий-брат вам нацарствует! – хохотнул Иван. – Надобыть, это вы и сами понимаете. Юлиания его хороша дивно и умом крепка, а все же– баба… Не бабье место – трон! Кто, да кто же ваш будущий царь? А! – Он хлопнулсебя по влажному, в испарине лбу. – Понял! Не зря Палецкий в моей приемнойпалате у Старицкого удел новый вымаливал… Уж не Владимир ли Андреевич вамичаемый государь? Не этот ли сынок мамкин?

– Пусть и мамкин, да не пеленочник! – проворчал кто-то отпорога, но по голосу Анастасия не распознала кто.

– Не хотите моему пеленочнику служить – значит, мне служитьне хотите! – вскричал Иван.

Один только Висковатый да Воротынский-младший сделалипротестующее движение – остальные стояли недвижно и безгласно.

– Вот как, значит, – тяжело выдохнул Иван Васильевич. – Воткак! Чужим стал я для братьев моих и посторонним для сынов матери моей… Ну,хоть смерти моей дождетесь или прямо сейчас подушками задавите? Царице моей ссыном уйти дадите или…

Голос его снова прервался. Анастасия вцепилась в руку мужа изажмурилась.

Молчание. Все молчат! Никто не возражает!

– А вы, Захарьины, чего воды в рот набрали? – повернулсяцарь к шурьям. – Испугались? Чаете, что вас бояре пощадят, коли вы теперьсмолчите? Да вы от бояр первые мертвецы будете! Вы бы сейчас за мою царицу мечиобнажили, умерли бы за нее, а сына бы на поношение не дали!

– Да мы… мы тут… – бормотали Захарьины, медленно приходя всебя от страха.

Курбский вдруг громко засмеялся, но тут же оборвал смех.

– А ну, пошли все вон! – гаркнул Иван Васильевич так, что потолпе бояр пробежала дрожь, Анастасия испуганно распахнула глаза, а Линзей едване выронил склянку со своим лекарственным зельем.

– Смрадно мне от вас, – добавил царь, морщась с отвращением.– Подите вон! Воздуху дохнуть дайте!

После минутного промедления в дверях образовалась давка. Всеспешили поскорее выйти, но кто-то задерживал толпу. Анастасия увидела, что этоКурбский – встал в дверях, раскинув руки, и не дает никому пройти.

– Что же вы, бояре? – спросил он с укоризною. – Кудаспешите? Разве забыли, зачем пришли сюда? И ты, государь, погоди нас гнать. Невсе еще дело слажено.

Растолкав людей, Андрей Михайлович приблизился к дьякуВисковатому, который держал крест для присяги.

– Вот зачем мы сюда пришли! – Склонился перед царем: – Я,князь пронский, присягаю на верность и крест целую тебе, великий государь, абуде не станет тебя, то сыну твоему Дмитрию! И накажи меня Господь заклятвопреступление, как последнего отступника.

У Анастасии закружилась голова. Словно во сне, увидела онатолько что вошедшего Алексея Адашева, как всегда, с потупленными глазами и вчерном кафтане (он ходил только в черном, даже ожерелье расшитое не нашивал), ибрата его Данилу, одетого куда щеголеватее. С напряженными, суровыми лицами онипробивались к царскому ложу. Федор Адашев с глупым выражением толстощекого,распаренного лица следил, как сыновья целуют крест и клянутся в верностицаревичу.

Ждал своей очереди подойти присягнуть и Сильвестр.

Протолкавшись от двери, появился князь Кашин-Сухой – ивпрямь худющий, словно бы изгрызенный хворью. Теребил козлиную бородку,переминался с ноги на ногу – по всему видно, набирался решимости последовать ихпримеру.

В рядах бояр настало смятение.

Анастасия переводила взгляд с одного растерянного лица надругое, не в силах понять, что вдруг произошло. Она могла бы руку дать наотсечение, что Курбский явился сюда с недобрыми намерениями, однако именно егопоступок переломил общее настроение. Именно его – человека, в котором онавидела первого предателя! Что же, выходит, письмо, из-за которого разыграласьвся эта история, было клеветой на героического и верного князя? Или… иликаким-то немыслимым образом Курбский проник в истинный смысл того, что происходилов последние дни в царской опочивальне?

Она могла предположить все, что угодно. Никогда недокопаться до истины! Остается только снова поверить Курбскому, а заодноумилиться верности братьев Адашевых и Сильвестра.

Анастасия зло стиснула пальцы. Зря, все было зря! Хотяпочему – зря? Она хотела убедиться в верности этих людей царю – и убедилась.Или… или она мечтала убедиться в их неверности?

– Великий государь! – послышался пронзительный женскийголос, и в опочивальню ворвалась Ефросинья Старицкая, такая румяная иоживленная, словно только что явилась с холода и свежего ветра, а не сиделаполдня в жарко натопленной приемной, плетя паутину козней и каверз против этогосамого великого государя, на которого она сейчас взирала с поистине материнскойтревогою. – Да пустите же вы меня! – Она сердито отпихнула с пути ФедораАдашева, который, по всему было видно, не скоро еще очухается от самовольствасыновей. – Великий государь, твои верные слуги, мы, с сыном моим, княземВладимиром, готовы дать…

Курбский то ли откашлялся, то ли подавил непрошеный смешок.Этот звук несколько отрезвил княгиню, похоже, забывшую, что государева присяга– сугубо мужское дело, в которое даже матерая вдова и тетка царева не должна нив коем случае вмешиваться.

– Сын мой, князь старицкий… – поправилась княгиня Ефросиньяи торопливо пихнула вперед ленивого отпрыска. – Иди, целуй крестик, Володенька,а потом ручку государеву.

Владимир, красуясь нарядом и повадкою, прошел к Висковатому,затем преклонил колени перед царевым ложем. Иван Васильевич принял от негоприсягу, щурясь, безуспешно пытаясь скрыть пляшущих в серо-зеленых глазахбесенят.

– Коли так дело пошло, – вкрадчиво добавила Ефросинья, –может, заодно дозволишь князюшке наконец-то жениться? А, государь мой? Век затебя будем Бога молить, первого же внука твоим именем назовем. У нас уже иневеста на примете есть – Евдокия Одоевская. Сделай Божескую милость, передкончиною живота своего…

Анастасия стремительно скользнула взглядом по лицам.Преданные царю Воротынские, Висковатый, все Захарьины пребывают в состоянииявного торжества по поводу покорности Старицких. Те бояре, которые еще неприняли присягу, спешат вперед. Курбский, Сильвестр, братья Адашевы стоят скаменным выражением. Кто, кто еще, кроме самой царицы, заметил тонкоелукавство, которым княгиня Старицкая окрасила свои последние слова?

– Ну, коли ты просишь, Ефросинья Алексеевна… – покладистоотозвался Иван Васильевич. – Быть по сему! Засылайте сватов к Одоевским! Эх,эх, жаль, что мне не погулять на свадьбе! А? Жаль? – грозно спросил он, хмурясьи обводя прищуренным оком боярские лица.